Психософический трактат

С другой стороны, поскольку знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее] может означать что угодно («представлять» любое, даже отсутствующее означаемое [мнимоозначающее]) и располагаться в любом месте иерархической сети моей лингвистической картины мира, а также может быть «наполнен» любым содержанием [предметная содержательность], то очевидно, что он – суть абсолютная фикция.

6.232 Учитывая фиктивность знака, я придаю ему [слову (или другому знаку, его заменяющему), означающему] статус, ему не принадлежащий. Таким образом, знак [означающее] – это я сам, поскольку теперь ему [знаку, означающему] принадлежит, как мне кажется, то, чем в действительности обладаю я сам, но не знаю об этом.

Мое непонимание своей роли в процессе означивания приводит, с одной стороны, к «мистификации» знака [означающего], а с другой стороны, к моей собственной неспособности «управлять» своим «состоянием», т. е. тем, чем обладаю я, и только я.

6.2321 Знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее] кажется мне чем-то «мистическим», подобным «заклинанию»: «он создает предметы», «он определяет мои и чужие действия», «он гарантирует определенность», «он изменяет меня» и, наконец, «он позволяет мне влиять на другого [существо, способное воспринять мой знак как означающее]».

6.2322 При этом незамеченным остается следующее: Во-первых, сами предметы [означающие, компиляции означающих] – суть абсолютная абстракция, а потому и мои действия с предметами [означающими] – та же самая абстракция. Я лишь прохожу путем [реестр свернутых функций], прочерченным моей собственной лингвистической картиной мира; а если что и действует, когда происходит это действие, то это действуют не знаки [высказывания, компиляции означающих], а значения [суждения, контакты моей схемы мира и моей схемы меня].

Во-вторых, определенность, которая, как кажется, «дарована» мне знаком [словом (или другим знаком, его заменяющим), означающим] – это лишь гигантская «афера», введшая меня в заблуждение (своего рода самогипноз, обеспеченный форпостами веры и моей собственной замкнутостью в моей лингвистической картине мира, а также и в моем континууме существования).

В-третьих, изменения, которые произошли во мне, как мне кажется, «под влиянием» знака [слова (или другого знака, его заменяющего), означающего], произошли, на самом деле, благодаря опосредованному влиянию моих высказываний [компиляций означающих] на континуум моего существования, а именно посредством появления в нем [континууме моего существования] производных суждений. Эти изменения континуума моего существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] и есть подлинный источник моих изменений. Но в этом смысле влияние знака [означающего] на мою схему мира [континуум существования] мало чем отличается от появления в моей схеме мира любой другой вещи [значения, суждения]. (Если же расценивать эффект от возникших производных суждений, то следует признать, что лучше бы этих «влияний» и не было вовсе.)

В-четвертых, и, наконец, самое существенное: влияние, которое я в действительности оказал на другого [существо, способное воспринять мой знак как означающее], отнюдь не то, которое я предполагал оказать. Хотя практический эффект и может показаться мне желаемым, но механизмы, к нему приведшие (некие действия другого [существа, способного воспринять мой знак как означающее]), к моим высказываниям [компиляциям означающих] никакого непосредственно касательства не имеют (однако, я и не отдаю себе в этом отчет). Впрочем, зачастую, я даже и замечаю эти мои неудачи (в попытках оказать воздействие на другого [существо, способное воспринять мой знак как означающее] с помощью знаков [компиляций означающих, высказываний]), но игнорирую эти неудачи, «камуфлируя» их «объяснениями» («интерпретациями») посредством все тех же знаков [компиляций означающих, высказываний].

6.2323 Однако, все эти «мистические» эффекты – не только абсолютный самообман, но и очевидное рабство, поскольку, поверив знаку [слову (или другому знаку, его заменяющему)] как означающему, я ему «вверился», т. е. стал играемым, рассчитывать же на его «благосклонность» и «сочувствие» мне никак не приходится.

Но стоит мне отказаться от этой веры, не поддаться я его «мистической силе», и он уже теряет надо мной всю свою власть.

6.233 Я придаю знаку [слову (или другому знаку, его заменяющему), означающему] статус, ему не принадлежащий, по сути дела, знак – это я сам, но я не знаю об этом, а знак, разумеется, не способен должным образом «распорядиться» моей «доверенностью».

6.2331 Остается лишь удивляться тому, какой значительный «вес» имеет для меня знак [слово (или другой знак, его заменяющий), означающее]: в нем мне чудится сосредоточие всего «мира» (может быть, лишь потому, что для его толкования мне нужно пояснить всего себя [моя лингвистическая картина мира], где я сам мню себя «микрокосмом»?).