Психософический трактат

5.313 Таким образом, нельзя признать, что моя лингвистическая картина мира [компиляции означающих] в достаточной мере чувствительна к моим суждениям [контактам моей схемы меня и моей схемы мира], т. е. к изменчивому континууму существования.

5.3131 Действительно, означенный, я [предмет] нуждаюсь в неких «ориентирах» моей лингвистической картины мира.

Однако, она сама [моя лингвистическая картина мира], хотя и определяется моим континуумом существования [суждениями], не имеет никаких определенных критериев («ограничивающих» или «организующих» ее «принципов», кроме собственной иерархии означающих и их компиляций, а также условностей), позволяющих определить реальную значимость того или иного моего суждения [контакт моей схемы мира и моей схемы меня].

Кроме того, моя лингвистическая картина мира [компиляции означающих] сама опосредованно влияет на мой континуум существования производными высказываниями и суждениями (так что степень определяющего влияния на нее континуума существования, мягко говоря, относительна), а потому эти мои «ориентиры» абсолютно несостоятельны.

5.3132 При этом, именно мои высказывания [компиляции означающих] и диктуют мне необходимость того или иного поведения, означенный, я [предмет] ориентируюсь именно на эти императивы, оказываясь, таким образом, нечувствительным к собственным суждениям [контакты моей схемы мира и моей схемы меня].

(Соображение: мои желания относятся континууму существования [суждение, контакты моей схемы мира и моей схемы меня], но того ли я хочу, когда хочу что-либо (или мне кажется, что хочу), если учесть, что императивы моего поведения детерминированы моей лингвистической картиной мира [высказываниями], а последние – высказывания [компиляции означающих] – не «представляют» должным образом моих суждений [континуум существования], которые, суть, мои истинные желания?)

5.3133 С другой стороны, изменения, которые постоянно происходят в континууме моего существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня], значительно легче отнести к той или иной, уже наличествующей в моей лингвистической картине мира компиляции означающих [высказыванию], нежели искать (формулировать) для него – этого суждения [контакта моей схемы мира и моей схемы меня] – новую, «представляющую» его (призванную его «представлять») компиляцию означающих [высказывание].

Надо полагать, что данная «леность» в ряде случаев оправдана, но то, что она лишает меня чувствительности к изменениям в континууме существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] также очевидно.

Причем, также нельзя не заметить, что подобную «леность» трудно считать собственно ленью, поскольку, на самом деле, всякие новые суждения [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] грозят «устойчивости» иерархической сети моей лингвистической картины мира [компиляции означающих], где, худо-бедно, определены все мои функции как означающего [предмета], т. е. создана определенность, терять которую попросту страшно, а это «страшно» – уже суждение, т. е. континуум существования.

Иными словами, за мою «жажду» «определенности» и «понятности», вызванную абсурдным страхом (где этот страх – суждение [континуум существования]) нарушения иерархической сети моей лингвистической картины мира [высказываний], я готов заплатить цену, равную моей неадекватности самому себе, т. е. собственным несоответствием континууму моего существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня].

Я оказываюсь «жертвой» этого страха (где этот страх – суждение [континуум существования]), вынужденный лишаться собственной адекватности (соответствия своему континууму существования), ради ощущения этого мнимого «благополучия», даруемого мне определенностью в моей же собственной (т. е. мною созданной) лингвистической картине мира [компиляции означающих], которую я, будучи означенным и наличествуя в контексте [предмет], ошибочно принимаю за Мир [«мир»].

5.32 Означивание – суть определение функционального аспекта значения.

5.321 Кажется, что при означивании означается значение, однако, это действительно было бы так только в том случае, если бы означаемое, с одной стороны, не помещалось в мою лингвистическую картину мира [контекст означающих], а с другой, собственно означивание имело бы какой-то свой собственный «практический смысл», кроме необходимости введения «представительства» значения в контекст других означающих [мою лингвистическую картину мира] с целью достичь все той же определенности (допускать же, что нечто происходит «просто так», без какого-то, пусть и весьма, как это может показаться, странного или нелепого «практического смысла», абсолютно не верно). Нам же известно, что означаемое определяется не отношением с другими вещами [отношения фигуры и фона], но толкованием, т. е. его [означающего] местом в моей лингвистической картине мира, т. е. компиляцией других означающих.

5.3211 Однако, если означается не само значение [суждение], но лишь его функциональный аспект, то понятно, что само значение [суждение] остается фактически неозначенным.