Психотерапевт

Я вешаю трубку, гадая, а будет ли между нами все хорошо, между мной и Лео? Я никогда больше не смогу спать в этой спальне, зная, что там произошло. Само по себе это не проблема: мы можем переехать в гостевую спальню, а Лео оборудует себе в нынешней спальне тренажерный зал — вместо гаража, где он занимается сейчас. Но вот о том, чтобы делить с ним постель, я и подумать не могу. И кстати, почему Томас Грейнджер вообще расследует это убийство? Он сказал, что работает от имени клиента, и потом что-то насчет того, что брат клиента обвинен в убийстве, которого не совершал. Очевидно, его клиент — брат или сестра Оливера; из-за этого я ощущаю некий скепсис по поводу восстановления справедливости, о котором он говорил. Обычное дело, когда члены семьи не верят в виновность близких, однако это не значит, что те невиновны.

Я ищу в телефоне недавно сделанный скриншот фотографии Нины. Ее длинные светлые волосы собраны в небрежный узел, тонкие золотистые пряди обрамляют уши. Она выглядит счастливой и беззаботной, и меня пронзает знакомая грусть.

— Кто это с тобой сделал, Нина? — шепчу я. — Оливер?

Она смотрит на меня в ответ, улыбаясь уголком рта. Будто говорит: «А это ты сама догадайся».

Я изучаю фотографию, пытаясь найти сходство с Ниной. Ничего похожего; у моей Нины волосы были темнее, чем у этой, и темнее, чем у меня. Моя сестра хотела, чтобы меня тоже звали Ниной. Ей было три, когда я родилась, и она так упорствовала, что родители разрешили ей выбрать имя для меня. И она выбрала — из своей любимой книги, «Алиса в Стране чудес».

Оставшуюся часть выходных мы с Лео избегаем друг друга и держимся в разных углах кухни, когда оказываемся там в одно время. Ведем себя крайне вежливо, как малознакомые люди. Когда он сообщает мне, что идет играть в теннис с Полом, я с трудом скрываю удивление. На его месте мне было бы стыдно показываться на людях. Потом я осознаю, что, кроме Евы и Уилла, во всем комплексе никто не знает, что Лео не рассказал мне об убийстве.

Я наверстываю не сделанную в четверг и в пятницу работу и к вечеру воскресенья заканчиваю первое чтение книги.

И уже раздвигаю диван, когда Лео стучится в дверь.

— Спасибо, что не уехала, — говорит он, помогая мне с подушками.

— Может, и уеду. Я еще не решила, что буду делать.

Лео кивает.

— На этой неделе я буду мотаться в Бирмингем каждый день, так что по ночам ты не будешь одна. Если останешься, — говорит он.

— Спасибо, — отвечаю я.

Я и забыла, что до четверга должна была остаться одна.

Мы стелем постель; я закрываю за Лео дверь, потрясенная иронией ситуации. Это должно было стать нашим новым стартом, шансом — после окончания контракта в Бирмингеме зажить как нормальная пара, встречаться каждый вечер после работы и обсуждать прошедший день. Если даже мы сейчас прорвемся, вдруг потом не получится? Вдруг окажется, что мы не способны жить вместе, видеться каждый день? Может, наши отношения столько продержались лишь потому, что мы большую часть недели проводили порознь?

Я уже почти сплю, когда вдруг вспоминаю, что нужно взять одежду на утро. С пятницы я носила то, что взяла из поглаженного, но все это уже в стирке. Чистая одежда в спальне, куда я идти не хочу.

Я пишу Лео сообщение:

«Перед уходом принеси мне, пожалуйста, одежду из спальни и оставь на стуле в холле. Белые шорты, красное платье, джинсы, две белые футболки, две синие футболки и четыре комплекта нижнего белья. Еще белые кроссовки и голубые сандалии с золотым ободком. И носки. Спасибо».

Выключаю телефон и ложусь спать.

Глава 14

Я ПРОСЫПАЮСЬ СРЕДИ НОЧИ С КОЛОТЯЩИМСЯ СЕРДЦЕМ. Что-то разбудило меня — не знаю что. Я лежу не двигаясь, задержав дыхание, вся напрягшись, и пытаюсь сообразить. Потом до меня доходит. В комнате кто-то есть, и я инстинктивно понимаю, что это не Лео.

Лампы над диваном нет, только на столе. Мне страшно пошевелиться, страшно открыть глаза, которые мечутся под закрытыми веками. Где он? Я разве не должна услышать его дыхание, различить какое-то движение? Ничего — лишь ощущение, что кто-то на меня смотрит. Наконец, когда не двигаться и не дышать уже не остается сил, ощущение чьего-то присутствия исчезает.

Сдерживаемое дыхание со свистом вырывается из меня; судорожный вздох нарушает удушающую ночную тишину. Подождав, пока сердце успокоится, я выпрастываю ноги из-под одеяла. Я чувствую себя слишком уязвимой, чтобы вылезти из кровати, поэтому протягиваю руку к столу и включаю лампу. Слабый желтый свет не достает до углов, но я вижу, что в кабинете никого нет. Дверь слегка приоткрыта, и я не могу вспомнить, закрывала ли я ее перед сном или нет.