Психотерапевтические истории. Хроники исцеления

Постепенно, однако, я вернулся к моему пониманию ее гнева. В своих фантазиях той ночью она снова вообразила, что оставляет Карла и даже совершает самоубийство. Во сне ее с Карлом преследуют и Карла убивают. Я прокомментировал, что, хотя она утверждает, что не злится на Карла, во сне она его все же убивает. Она обратила внимание на то, что они были вместе, и она просила пощадить его, но я думаю, это не имело отношения к делу. Важно то, что в своих фантазиях и снах она выражает определенный гнев, но абсолютно не способна сделать это в реальности. По ходу нашего разговора она вспомнила о мимолетном ощущении, едва ощутимой надежде на то, что Карл утром извинится, и я попытался заставить ее признаться — у нее внутри есть скрытая часть, которая чувствует себя обиженной и ожидает извинений. Но я никак не мог помочь ей проявить свой гнев к Карлу в открытую, просто устроить ему сцену. В качестве репетиции я предложил ей попытаться выразить некоторое разочарование мной. Ей было довольно трудно это сделать. Закончилось занятие с ощущением того, что она опять ничего не достигла. Я попытался приободрить ее, объяснив, что мы вторглись в ключевую для нее область — в ту, над которой мы будем работать в течение долгого времени: ее неспособность выражать гнев или агрессию; утверждать себя и осуществлять свои права — все в одном гештальте. Вопрос, что именно не дает ей чувствовать гнев, не говоря уже о том, чтобы его выразить, мы даже и не начинали обсуждать. У меня возникло ощущение, что она прямо-таки кипит от гнева, но скрытно, и боится излить его, так как, выпустив его раз, не сможет загнать его обратно. В какой-то момент я даже поддразнил ее, задав вопрос: «Неужели маленькая, хорошенькая Джинни хочет кого-то кокнуть?» Но ответа я не получил.

24 февраля

Джинни

В ходе сеанса какая-то часть меня действительно возбуждается, но та часть окружена лечащейся личностью, которая сидит в кожаном кресле, слушает и думает «может быть». А в случае намека робко признает, что в действительности ничего не случилось, хотя возможность еще есть.

Когда вы настаивали, чтобы я дала волю гневу, а я не могла, то внутри чувствовала себя жалкой, а снаружи, сидящей здесь же, «очень взрослой». Выглядело почти так, как будто вы беседуете с родителем и его ребенком.

Я прислушивалась к малютке внутри меня, а потом, дистанцировавшись, говорила вам о ней. Внутри я без тормозов, позволяю себе говорить: «Да пошел ты. Хрен с ним. Хрен с ним». А она просто там сидела. И никогда сама не говорила, потому что она не смогла бы воспользо 99 ваться теми же словами, какими пользуюсь я, или продублировать тон разговора.

Я делаю вид, что я мощнее, «сильнее» и «обычнее» мелкого гнева или печали внутри. Она вечно пускает слюни, выдавливает слезу из моих глаз, непоследовательна, придирается к мыслям, гуляющим в моей голове. Похоже на ту ситуацию, о которой вы говорите: «Может, Джинни так сердита, что хочет убить». Я согласна с вами — мы как две женщины в парке. У одной ребенок на поводке, а вокруг полно аттракционов — качели, «тарзанки», — куда может залезть ребенок, и мы абстрактно все это обсуждаем. Я чувствую легкое натяжение поводка, как рыбак, который пришел половить рыбку и прислал на солнышке, выпив пива. Он чувствует, что леска натянулась, улыбается, продолжает дремать, дает рыбке поклевать и уйти. На наших занятиях я всегда чувствую слабое натяжение.

Иногда, как прошлым вечером, я чувствую отчаяние и усталость. Но я никогда фактически не ловлю то, что клюет и грызет леску. Я просто снова успокаиваюсь, и это уходит, все эти ужасные чувства, беспомощность.

Вы дали мне надежду и уверенность, когда сказали, что начали понимать меня и мои проблемы более четко, что мы находимся в самом начале и у нас еще будет много шансов. Это персона в кожаном кресле благодарит вас, а нахалка внутри все еще злится: хрен с тобой. Хрен с ним.

3 марта

Доктор Ялом