Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода

Я уже сказал об этом косвенно, однако этот момент настолько важен, что я хочу сформулировать его напрямую. Психотерапия такого рода, сосредоточенная на расслаблении сопротивлений подлинному присутствию в собственной жизни, не является лечением в искусственной ситуации (как это видят некоторые авторы и терапевты), которое затем должно распространиться на «реальную жизнь» клиента. Такая экзистенциально-гуманистическая терапия, которую я описываю, работает с реальными жизненными паттернами клиента, обнажающимися во вполне реальной терапевтической конфронтации. Когда такая терапия проходит хорошо, результатом становятся изменения в самом способе структурирования клиентом своей жизни, так что в следующем шаге распространения на «реальную жизнь» нет необходимости.

Когда я говорю, что, с моей точки зрения, идеальный терапевт твёрдо предан процессу исцеления / роста, я имею в виду, что такой терапевт знает: работа должна идти с обнажённым материалом жизни клиента, и только сам клиент может и должен вносить изменения в этот хрупкий и устойчивый к воздействиям, ускользающий и вездесущий, скрытый и обнаруживающий себя живой материал. Такой терапевт знает и уважает эту фундаментальную истину и с радостью служит ей, а также знает, что присутствие самого терапевта является ключевым элементом, который должен быть привнесён в работу.

Культивированная чувствительность

Слово «чувствительность» переживает не лучшие времена. Для одних людей «тренинг чувствительности» означает своего рода промывание мозгов, для других — что-то вроде опыта группы встреч, по-видимому, утратившего свою актуальность. В иных контекстах «чувствительный» означает «слишком нежный, ранимый или сентиментальный». («Он слишком чувствительный»; «Не говори об этом в её присутствии — она чувствительна к этой теме».) Несмотря на эти негативные ассоциации, я хочу спасти это слово, чтобы мы могли использовать его здесь, поскольку оно лучше любого другого выражает именно то, что я хочу выразить.

Идеальный терапевт обладает тонкой (отточенной, развитой, тренированной) чувствительностью (использованием всех чувств, включая интуицию). Это чувствование подобно совершенному инструменту, способному улавливать такие подсказки, которые не заметил бы среднестатистический человек: нюансы смысла, интонации, тонкие изменения выражения лица или позы, колебание, оговорки и все тысячу и один способ человеческого выражения в гуще жизни. Для такого наблюдателя человеческие существа больше похожи на пламя, чем на машины: они постоянно мерцают и меняются, и внимательное чувствование за один час терапии осознаёт буквально тысячи больших и маленьких изменений, каждое из которых выражает происходящее в данный момент во внутренней жизни. Разумеется, терапевт сознательно не отмечает и не записывает их все. Развитая чувствительность делает возможным выделять наиболее значительное и улавливать паттерны, не отвлекаясь от остального происходящего. Дирижёры управляют более чем сотней одновременно играющих музыкантов и способны уловить ту степень, в которой конкретный скрипач немного отстал в темпе. Во многих сферах искусства и тонких навыков развитая чувствительность — важнейший ингредиент высочайшей компетенции. Это относится и к психотерапии.

Паттерны чувствительности

Я убеждён, что все мы рождаемся с гораздо большей способностью чувствовать человеческие переживания, чем проявляем в своей дальнейшей жизни. Значительная часть обучения в детстве — это формирование тех областей, в которых мы сохраним и сделаем тоньше своё эмпатическое чувствование, а также тех, в которых мы притупим или вовсе будем отрицать его. Таким образом, мы приходим к довольно ограниченному и частичному переживанию собственной природы и мира, в котором живём. Мы учимся улавливать первые минимальные намёки на чувства и отношения тех, кто может быть источником вознаграждения или наказания: родителей, старших братьев и сестёр, учителей, самого крутого парня на районе. Мы наращиваем толстую кожу вокруг своих чувств, связанных с болью и страданием, которые могли бы вывести нас за ощущаемые нами пределы. Интуиция ставится под сомнение, а честное считывание сигналов тех, с кем мы имеем дело, оказывается мешающим, невежливым или даже опасным. Все знают истории о маленьких детях, вслух говорящих то, что, вероятно, чувствовали, однако пытались не признавать все остальные («Почему дядя такой грустный?» — «Похоже, ты ему не нравишься».)