Псионик

Второе — я, сцепив зубы, крепко-накрепко закрыл свои способности, при том, что это было непросто. Из-за близости полковника Романовского они, мои способности, с бешеным желанием хотели свободы. Они хотели рвать на части этого холеного мужчину в военной форме. Хотели выжечь его мозг. Полностью. Хотели превратить Ликвидатора в овощ, пускающий слюни на свой дорогой китель. Потому что этот человек, сидевший сейчас напротив, убивал таких, как я. Ни в чем не повинных подростков. Понятия не имею, за что с нами так. Реально. Представить даже не могу. Семь лет ношу это все в себе. И что? Я не превратился в маньяка и садиста. Я не убиваю людей направо и налево. Так в чем прикол? Почему нас нужно уничтожать? Мы никому ничего плохого не делаем.

— Тяжело, наверное?

Я не сразу понял, о чем говорит полковник. Вернее, в первую секунду подумал, речь идёт о моем состоянии. Подумал, Романовский заметил, сколько сил уходит на то, чтоб держать себя под контролем.

— Тяжело быть белой вороной. — Пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Эти богатенькие детишки… Знаешь, я сам их не люблю. Моя семья — ремесленники. Да… Представь себе. Вижу, ты удивлён.

Не знаю, что там он видел, мне вообще, если честно, было до фонаря на семью особиста. Я хотел, чтоб проверка закончилась, как можно быстрее. Хоть с каким-нибудь уже результатом. Потому что желание убивать, которое возникло рядом с Ликвидатором, становилось невыносимым. Кстати, впервые чувствую подобное после встречи с Жиртрестом на мусорке. Вот сейчас происходило то же самое. Я, как тогда, буквально изнывал от желания умыться кровью Романовского.

— Да… Ремесленники. — Снова повторил он. — Пришлось закончить училище. Потом я поступил на службу в армию. Потом… Потом были всякие спецзадания в особо опасных точках мира. Извини, подробнее рассказать не могу. Отстаивал, так сказать, интересны страны. И уже после этого на меня обратили внимание в Особом отделе. К тому же, внешний враг, конечно, опасен. Это несомненно. Но внутренний… О-о-о-о-о… Он опаснее во стократ. Дворянство я получил за свои заслуги перед страной, кстати. Потому, знаешь…

Полковник, усмехнувшись, уставился в окно. На меня смотреть он перестал. Это обнадеживает…

— Корпорации ненавидят меня. Ты в курсе?

Я, если честно, мог бы ответить, что его ненавидят не только Корпорации. Но самое последнее, что можно сделать в моей ситуации — это вступать в дискуссию.

— Считают, я — выскочка. Знаешь же, после того, как мы поднялись из руин, на первое место снова вышли те ценности, которые были много лет назад. А тут… Сын ремесленника… Ну, в общем-то, моя история сейчас неважна. Гораздо интереснее поговорить о тебе. Твой отец тоже служил, насколько могу судить по личному делу. Похвально. Гордишься?

— Не помню его. — Мой голос от напряжения сел. Пришлось откашляться. — Был слишком маленький.

— Мммм… Какая жалость. Ну, ничего. Зато ты знаешь наверняка, его смерть не была напрасной. Европейский анклав не желает признавать новый порядок в мире. Так что… Приходится жертвовать… Да… Жертвовать людьми, их жизнями. Ну, что там у нас?

Романовский так резко переключился с рассуждений о героическом прошлом моего отца на молодого особиста, который сидел за аппаратом, что я даже немного растерялся.

— Все отлично. — Парень в кителе равнодушно посмотрел на меня, потом на полковника.

— Вот и прекрасно! — Ликвидатор расплылся довольной улыбкой. Очень странный… Радуется успешной проверке постороннего пацана. — Можешь идти, Борис Рубцов.

Я медленно поднялся со стула и двинулся к выходу. Хотя, скажу честно, была бы моя воля, выскочил бы из этого кабинета, сломя голову. А еще не верилось, что все закончилось хорошо. Потому как в случае, когда все заканчивается плохо, из кабинета выйти никто объекту проверки не даст.

— Борис… — Окликнул вдруг меня Романовский, когда я уже взялся за ручку двери.

Я так же медленно оглянулся. Ощущал себя сейчас полным до краев стаканом. Любое резкое движение могло расплескать содержимое — ненависть. Ее было столько много во мне, что приходилось из последних сил держать правильное выражение лица.

— Знаешь… Жизнь удивительная штука… Сегодня — ты обычный парень из заводского района, а завтра — первое лицо государства.

Романовский замолчал, глядя на меня все с той же улыбкой. Я тоже смотрел ему в глаза. Без улыбки. Потому что ни черта не понял. Зачем он говорит мне это?

— Ну, иди, Боря, иди… — Полковник кивнул в сторону двери. — Пусть приглашают следующего.

Я молча развернулся, открыл створку и вышел в коридор.

Любовь — слепа и тупит по-страшному

— Боря! Я — все! Все! Освободилась!

Настя сбежала по широким, мраморным ступеням школы и теперь летела ко мне, раскинув руки. Выглядела она по-настоящему счастливой. Рюкзак лупил ее по спине, потому что снять его девчонка не додумалась, но Настя не обращала на это никакого внимания.