Часто, сама размышляя о новомъ предстоящемъ мн
чувств, я становилась недовольна вчной разсянностью и пустыми заботами, поглощавшими меня, и мн казалось, что вотъ стоитъ мн сдлаться матерью, и я само собой брошу вс старыя привычки и вкусы и начну новую жизнь. Я ждала и перерожденья, и счастія отъ материнской любви. Мн казалось, что новое чувство безъ всякаго подготовленья съ моей стороны, противъ моей воли, схватитъ меня и увлечетъ за собой въ другой счастливый міръ. Но Богъ знаетъ отчего это случилось? отъ того ли, что я хуже другихъ женщинъ, отъ того ли, что я находилась въ дурныхъ условіяхъ, или это общая участь всхъ насъ, женщинъ, только первое и сильнйшее чувство, которое мн доставилъ мой ребенокъ, было горькое оскорбительное чувство разочарованія, <смшанное съ гордостью, сожалніемъ и сознаніемъ необходимости нкоторой притворно-офиціяльной нжности.> Сгорая отъ нетерпнія узнать это сильнйшее новое чувство, общавшее мн столько радостей, я въ первый разъ ожидала своего ребенка. Ребенка принесли, я увидала маленькое, красное, кричащее созданьице, упиравшееся мн въ лицо пухлыми ручонками. Сердце упало во мн. Я взяла его на руки и стала цловать, но то, что я чувствовала, было такъ мало въ сравненіи съ тмъ, что я хотла чувствовать, что мн показалось, что я ничего не чувствую. Я хотла отдать ребенка, но тутъ были няня, кормилица съ нжно улыбающимися лицами, вызывающими мою нжность, тутъ были его глаза, какъ-то вопросительно глядвшіе то на меня, то на Кокошу, и мн стало ужасно больно и страшно.— Вотъ они вс
ждутъ отъ меня чего-то, — думала я, — ждутъ эти добродушныя женщины, ждетъ и онъ, а во мн нтъ ничего, — какъ мн казалось. Но я еще разъ прижала къ себ ребенка, и слезы выступили мн на глаза. — Неужели я хуже всхъ другихъ женщинъ? — спрашивала я себя. И страшное сомнніе въ самой себ проникло мн въ душу. Но этотъ страхъ, эти сомннья продолжались недолго. Съ помощью вчнаго разсянья, частью притворяясь, частью признаваясь себ и другимъ въ своей холодности къ ребенку и полагая, что это такъ и должно быть, я примирилась съ своимъ положеньемъ и стала вести старую жизнь.НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОТДЕЛАННОЕ И НЕОКОНЧЕННОЕ (1856–1859)
* I
[НАЧАЛО ФАНТАСТИЧЕСКОГО РАССКАЗА.]
Въ Iюл
мсяц 1855 года, въ самое жаркое время Крымской кампаніи,[64] Маіоръ Вереинъ халъ ночью одинъ верхомъ по дорог, ведущей отъ Белбекской мельницы къ Инкерманской позиціи. — Онъ здилъ на полковой праздникъ къ командиру гусарскаго полка и теперь возвращался къ себ въ лагерь. Часовъ съ двухъ въ этотъ день пошелъ рденькой дождикъ изъ желтоватой прозрачной тучи, составлявшей край большой черной грозовой тучи, и казалось долженъ былъ пройти скоро, но вмсто того дождикъ все усиливался и продолжалъ итти теперь во второмъ часу ночи, то мелкій, какъ сквозь сито, то какъ будто съ какихъ то невидимыхъ деревьевъ сыпались сверху съ втромъ крупныя тяжелыя косыя капли. На сверо-восток однако туча уже рзкой черной чертой поднялась надъ свтло-прозрачнымъ горизонтомъ,[65] на которомъ поднимался вывернутый въ другую сторону, убывающій золотистый мсяцъ. На юг, — впереди по дорог, по которой халъ Маіоръ, часто загорались на черномъ неб красноватыя молніи и слышался гулъ выстрловъ въ Севастопол.[66]Завернувшись въ отежел
вшую и провонявшую мыломъ отъ мокроты солдатскую шинель, маіоръ сгорбившись сидлъ на тепло-сыромъ сдл и безпрестанно поталкивалъ мокрыми склизкими каблуками въ животъ уставшей большой гндой кавалерійской лошади. Старая лошадь, подкидывая задней ногой, въ которой у нее былъ шпатъ, пошлепывала по лужамъ дороги, болтала отвислой губой,[67] изрдка при вид куста или рытвины поднимала одно ухо и сторонилась и безпрестанно кряхтла какъ то съ визгомъ, какъ будто натуживаясь изо всхъ силъ. — Маіоръ[68] много выпилъ на праздник, голова у него не кружилась, но отяжелла и глаза слипались. Изрдка только онъ открывалъ ихъ, взглядывалъ на вытянутую шею и мокрую гриву лошади, на блую полосу дороги, блестящую рябыми лужами, которая однообразно измняясь въ одинаковомъ разстояніи блла передъ нимъ, и повторялъ фразу: хорошо у бабушки на свт жить, — которая Богъ знаетъ почему уже давно пришла ему въ голову, и которую онъ безъ всякой мысли умственно повторилъ уже разъ триста, и снова закрывалъ глаза и задремывалъ.[69]