Намъ указали гостинницу: это скромный, еще необитаемый пансіонъ. Швейцарка съ зобомъ отнесла наши котомки въ дв
чистенькія комнатки, дала кисленькаго вина и накрыла чай на терас. Мальчишки стрляли въ цль изъ арбалета, странствующiй итальянецъ чинилъ посуду передъ однимъ изъ домиковъ. Здоровые швейцарцы, съ голыми по подъмышки грязными руками, укладывали вонючій сыръ, другая старая старушка съ зобомъ, сидя на бревн, вязала чулокъ передъ домомъ, около котораго было два чахлыхъ кусточка розановъ, вотъ все, что мы видли, пройдясь по деревн. Уединенно, бдно, скромно[109] и надъ этимъ всмъ непоколебимая красота зеленыхъ лсистыхъ горъ, синей дали, съ клочкомъ блестящаго озера, и прозрачнаго неба, на которомъ блымъ облачкомъ стоялъ матовой молодой мсяцъ.Саша поб
галъ по деревн, завелъ знакомство съ Итальянцомъ, узналъ, сколько у него дтей и хорошо ли жить въ Милан, придержалъ пальцомъ фонтанъ около дома и запы[ха]вшись вернулся на терасу. Мы напились чаю и разошлись въ свои комнатки. Я слъ было писать, но вспомнивъ о друзьяхъ, съ которыми разстался, мн стало такъ грустно, что я бросилъ и изъ окна перелзъ на терасу. — Все уже было черно кругомъ, мсяцъ свтилъ на просторную поляну, потоки, ненарушаемые дневнымъ шумомъ, равномрно гудли въ глуби оврага, блый запахъ нарцизовъ одурвающе былъ разлитъ въ воздух, сосны и скалы отчетливо рисовались на свтломъ мсячномъ горизонт.Хозяйка мн
сказала, что поля съ нарцизами скверные луга для скотины[110] [Въ молодости я р
шалъ и выбиралъ между двумя противорчіями; теперь я довольствуюсь гармоническимъ колебаніемъ[111]. Это единственное справедливое жизненное чувство. Красота природы всегда порождаетъ его во мн, это чувство не то радости, не то грусти, не то надежды, не то отчаянія, не то боли, не то наслажденія[112]. И когда я дойду до этаго чувства, я останавливаюсь[113]. Я уже знаю его, не пытаюсь развязать узла, а довольствуюсь этимъ колебаніемъ.Я опять перел
зъ въ окно и скоро спокойно заснулъ въ своей маленькой чистенькой комнатк, въ которую до половины пола проникали лучи мсяца.Св
жій воздухъ охватилъ меня и дрожь пробжала по тлу. Потоки также какъ и вчера уединенно и равномрно шумли внизу темнаго сырого оврага, надъ голубымъ озеромъ далеко тянулись туманныя блыя тучки, жаманской скалистой зубъ на верху съ снгомъ, прилпившимся къ нему, отчетливо виднлся на золотисто голубомъ горизонт, разбросанные по горамъ шале казались ближе, на трав и по дорог серебрилась морозная роса. Гд то недалеко ужъ звонили бубенчиками пасущіеся коровы. — Я постучался къ хозяйк. Костлявая съ длинными руками двушка отворила мн дверь, изъ которой пахнуло спаньемъ, и дала башмаки и платье. Я разбудилъ Сашу, онъ укусилъ себя за мизинецъ, чтобы совсмъ проснуться, и черезъ ¼ часа мы были готовы, заплатили хозяйк что то 4 франка за постели, чай и вино и пустились въ дорогу. — Широкая вытесанная дорога извиваясь шла въ гору. — Съ права и съ лва все глуше и мрачне становился еловый и сосновый лсъ. Кое гд попадались какъ бы болотца съ блдной растительностью, отъ недавно стаявшаго снга, попадались изгороди, отдлявшія одну горную пастьбу отъ другой, и небольшія полянки на полугорьяхъ, на которыхъ, позванивая подвшанными подъ горло бубенчиками, паслись некрупныя, но сбитыя, красивыя швейцарскія коровы и граціозныя козочки. Даже повернувшись назадъ не было видно веселаго блестящаго озера, все было серьезно, уныло, но не мрачно и мягко.[114] —Съ полчаса отъ Avants мы подошли къ загородк
съ затворенными воротами. Опять большая поляна надъ оврагомъ и на полян длинный шале, въ которомъ длаютъ сыръ, съ фонтаномъ и колодой. Проходя мимо шале, мы услыхали въ немъ звонки и топотъ копытъ поварачивающихся коровъ и голоса.— Здраствуйте, кто тамъ? — спросилъ я, перегнувшись черезъ запоры въ темныя конюшни.
— Jae! — откликнулся оттуда заспанный грубый голосъ, — qui est là?[115]
— Иностранцы. Н
тъ ли молока? — спросили мы. —