ПСС, Том 1

В смутном, волнующемся сумраке городского сада я сидел под старыми деревьями на забытой скамейке. Вот где, думалось мне, уныние теперь -на кладбище! Разве в смерти есть что-нибудь ужасное, сильное? Смерть - ничто, пустота. И только одним этим и пугает нас смерть. И на кладбище так же: сумерки, ни души кругом; могилы и могилы, заросшие травою; трава теперь высохла, пожелтела и тихо шелестит от ветра ...

«А где Елена?»- приходило мне иногда в голову.

Я вдруг вспоминаю чью-то легенду о ветре и душах повесившихся людей и в испуге поднимаюсь со скамьи. Зачем я так скверно спрятался от нее? Зачем не поговорил с ней? Но что же я мог сказать ей? Это все равно, что мне отправиться сейчас к Зине...

Я опять сажусь и пристально гляжу в одну точку, стараясь охватить то, что творится в моей душе.

Звезды в мутном небе светят бледно и сумрачно. Ветер поднимает пыль на дорожках почти темного сада, и с деревьев сыплются листья. Точно напряженный шепот, не смолкает надо мною порывисто усиливающийся шум и шелест деревьев. А когда ветер, как дух, как живой, убегает, кружась, в дальние аллеи, старые тополи гудят там так угрюмо, жутко ...

Когда я наконец решил вернуться домой, была уже ночь. Подавленный тоской, подгоняемый ветром, я бессильно брел по улицам. Вот и наш домишко ярко светит окнами в черном мраке под деревьями. Кругом шум ветра и листьев, а там тихо, и сухие ветки плюща сонно качаются над окном моей комнаты. В ней, за стеклами, спокойным, ровным светом горит лампа ... Зачем я еду? Кто

гонит меня в эту даль, где полутемный поезд, одинокая ночь и долгий замирающий стон паровоза?

В страхе я остановился.

-Елена! -хотелось крикнуть мне.

И, точно угадав мое желание, она неслышно вышла из темноты

под деревьями.

-Можно к тебе? -спросила она деревянным голосом. Я

растерялся, смущенно пробормотал:

-Конечно". Конечно, можно ...

В темноте я долго не мог попасть ключом в замочную скважину, наконец отворил дверь и неестественно-шутливо проговорил:

-Прошу!

-Я только на минутку, -ответила она сухо, входя в комнату и не глядя на меня.

Я подвинул ей кресло, сел против нее и взял ее за руку.

-Снимай, -сказал я ласково, указывая глазами на перчатку,

-посиди у меня.

Она взглянула на меня, улыбнулась, но вдруг губы ее дрогнули и на глазах показались слезы.

-Елена! -сказал я укоризненно.

Она не ответила. Я повторил свои слова, но уже без нежности и пожал плечами.

-Елена! -снова начал я с раздражением. -Надо же взять себя в руки, -прибавил я, чувствуя, что говорю глупости.

Она упорно молчала. Зубы ее были стиснуты, в голубых глазах, пристально устремленных на огонь, стояли слезы.

Я с шумом отодвинул кресло, быстро застегнул на все пуговицы пиджак и, заложив руки в карманы, заходил по комнате. Но, повернув раза два или три, снова бросился в кресло и, прикрыв глаза, спросил с холодной насмешливостью:

-Что же тебе угодно от меня?

Она быстро и удивленно взглянула на меня, хотела что-то сказать, но вдруг закрыла лицо руками и разразилась громкими рыданиями. И, рыдая, комкая к глазам платок, заговорила отрывистым, резким голосом:

-Ты не смеешь так говорить! .. Как ты ... смеешь ... когда я... так ... относилась к тебе? Ты обманывал меня ...

-Зачем ты врешь? -перебил я ее. -Ты отлично знаешь, что я относился к тебе по-дружески. Но я не хочу вашей мещанской любви

... Оставьте меня в покое!

-А я не хочу твоей декадентской дружбы! -крикнула Елена и отняла платок от глаз. -Зачем ты ломался? -заговорила она твердо, сдерживая рыдания и глядя на меня в упор с ненавистью. -Почему ты вообразил, что мной можно было играть?

Я опять резко перебил ее:

-Ты с ума сошла! Когда я играл тобою? Мы оба одиноки, оба искали поддержки друг в друге, -и, конечно, не наши, -и больше между нами ничего не было.

-А, ничего! -снова крикнула Елена злобно и радостно. - Какой же такой любви вам угодно? Почему ты даже мысли не допускаешь равнять меня с собою? Я одна, меня ждет ужасная жизнь где-нибудь в сельском училище, я мелкая общественная единица, но я лучше тебя. А ты? Ты даже вообразить себе не можешь, как я вас ненавижу всех -неврастеников, эгоистов! Все для себя! Все ждете, что ваша ничтожная жизнь обратится в нечто необыкновенное!

-Да! -сказал я со злобою, подымаясь. -Я люблю жизнь, безнадежно люблю! Мне дана только одна жизнь и та на какие-нибудь пятьдесят лет, из которых пятнадцать ушло на детство и четверть уйдет на сон. И при этом я никогда не знал счастья! Смешно, не правда ли?

Но Елена опять прижала платок к глазам и зарыдала с новой силой.

-И поэтому ты... -заговорила она гадливо. -И потому ты сегодня так низко и спрятался от меня? Ты опять лжешь, чтобы закрыться пышными фразами ...

Я с неимоверной быстротой схватил пресс-папье и со всего размаху ударил им по столу.

-Уйди! -крикнул я бешено.

И мгновенно похолодел от ужаса за сделанное. Я увидал, как Елена вскочила, сразу оборвав рыдания, и лицо ее перекосилось от детского страха.