В избе он от нечего делать снова принялся за еду. Он натер себе картошек, налил в них немного молока (боялся, что и за это сноха будет ругаться) и долго ел месиво.
В пустой избе стоял горячий, спертый воздух. Солнце сквозь маленькие, склеенные из кусочков, мутные стекла било жаркими лучами на покоробленную доску стола, которую, вместе с крошками хлеба и большой ложкой, черным роем облепили мухи.
Вдруг дед с радостью вспомнил, что есть еще дело -достать из-под крыши пачку листовой махорки, раскрошить ее и набить трубку. Влезая в сенцах по каменной стене под застреху, он едва не сорвался -голова у него закружилась, в спине заломило ... Он опять с горечью подумал о своей старости и, уже лениво дотащившись до порога избы, на который еще падала тень, медленно занялся делом. В полдень деревня вся точно вымерла. Тишина весеннего знойного дня очаровала ее...
Старухи-соседки долго «искались»под старой лозиной на выгоне, потом легли, накрыли головы занавесками и заснули. Самые маленькие ребятишки хлопотливо лепили из глины ульи, собравшись в размытом спуске около пруда. Изредка мычал теленок, привязанный за кол около спящих баб. Изредка доносился крик петуха и нагонял на деревню тихую дрему. А в полях по-прежнему заливались жаворонки, зеленели всходы, и по горизонтам, как расплавленное стекло, дрожал и струился пар.
Дед лег около пуньки, стараясь заснуть. Для этого он старался представить себе, как шумит лес, как ходит волнами рожь на буграх по ветру и шуршит, переливается, и слегка покачивался сам. Но сон не приходил.
Лежа с закрытыми глазами, дед все думал о своей старости.
Теперь небось Андрей крепко спит под телегою. Деду же, может быть, до самой смерти не придется больше заснуть в поле. В рабочую пору он будет проводить долгие знойные дни наедине с внучкою ... А ведь было время -лучше его не косил никто во всей округе. Бывало, когда всей деревней косили у барина, он всех вел за собою. Да никто не мог и выпить больше его, когда, вернувшись гурьбой с поля на господский двор, мужики усаживались около амбара за ведром водки и начиналась «веселая беседушка».
Никогда, однако, не пропивал он ума и разума. Все у него было всегда в порядке: и изба каждую осень крылась новой соломой, и кобыла была всегда в теле («печка! -говорили мужики, -хоть спать ложись на спине!»), и свадьбу сына он справил всем на удивленье. Вся деревня собралась смотреть, когда на первый, после княжьего пира, престольный праздник Андрей поехал к тестю. Рядом со своей разряженной бабой сел он в новые «козырьки», покрытые цветной попоной, выставил за грядку одну ногу в валенке и покатил по выгону ... Дед надеялся тог да, что под старость будет у него первая во всей деревне семья, что никому не позволит он ссориться, заводить дележи...
-Пироги ситные в обмочку, думал, буду есть, -пробормотал он.
Ан все вышло не по-гаданному.
Младший сьш отделился, а старший хотя и остался с ним, да не много вышло проку ... Главное жестаруха всех подрезала. Умерла в самое плохое, голодное время. Да ослабели и его ноженьки, и придется ему теперь до смерти сидеть с ребятишками, вроде караульщика.
«Ишь, ровесник-то мой, -подумал он с озлоблением, -Салтан-то -и то убег со двора!»
И чего он, дед, маялся на свете и на что надеялся -бог его знает!
«Ни почету не дождался, -думал дед, вспоминая сына, посадившего его караульщиком, ни богачества ничего! И помрешь вот-вот и ни один кобель по тебе не взвоет!»
III
Долог этот день показался ему!
Дашка воротилась из лужка и присоединилась к ребятам, игравшим в спуске.
«Ай уж и мне пойтить к ним свистульки лепить?» думал дед с горькой улыбкой и наконец не выдержал.
Посмотри, сударушка, за избой, сказал он старухе-соседке, которая около пуньки медленно скатывала холсты.
-Ай соскучился? спросила та жалобно.
Соскучился, сударушка! И как только это вы, бабы, дома сидите!
-А ты надолго, небось?
-Нет, я сейчас, в одну минутую ...
До заката было еще далеко. Но Андрей должен был, по расчетам деда, управиться раньше вечера. Он поглядывал на солнце и решал, что осминник надо досадить именно к этой поре.
На выгоне он встретил возвращавшегося с поля Глебочку. Глебочка, высокий, худощавый мужик с веснушками на бледном лице и с опухшими красными веками, в старом полушубке, из лохматых дыр которого виднелась белая рубаха, покачивался, сидя боком на спине лошади; перевернутая соха тащилась сзади, дребезжа палицей о подвои.
-Ай, сударушка, рассохи-то пропил? пошутил дед.
-Пропил, с бледной улыбкой ответил Глебочка.
-А мои скоро?
-Должно, едут.
-Где ж девки-то твои?
-Девти идут, -ответил Глебочка картаво.
На валу, под молодыми лозинками, дед сел и, щурясь от низкого солнца, глядел вдаль, по дороге.