ПСС, Том 1

Широкая равнина лежала внизу в бледной темноте. С косогора была далеко видна молчаливо утонувшая в сумраке окрестность.

«Сижу, как сыч на бугре, -подумал Капитон Иваныч. -Вот, скажет народ, делать нечего старику!»

«А ведь правда -старик я, -продолжал он размышлять. Умирать скоро ... Вот и Анна Григорьевна померла ... Где же это все девалося, все прежнее?»

Он долго смотрел в далекое поле, долго прислушивался к вечерней тишине ...

Как ж е это так? -сказал он вслух. -Будет все по-прежнему, будет садиться солнце, будут мужики с перевернутыми сохами ехать с поля.., будут зори в рабочую пору, а я ничего этого не увижу, да не только не увижу -меня совсем не будет! И хоть тысяча лет пройдет -я никогда не появлюсь на свете, никогда не приду и не сяду на этом бугре! Где же я буду?

Сгорбившись, закрывши глаза и потягивая левою рукою черный, седеющий ус, он сидел, покачивался ...

Сколько лет представлялось, что вот там-то, впереди, будет что-то значительное, главное". Был когда-то мальчиком, был молод". Потом", в жаркий день на выборы на дрожках ехал по большой дороге!И Капитон Иваныч сам усмехнулся на такой скачок своих мыслей...

Но и это уже давно было. И вот доходишь до такой поры, в которой, говорят, все кончается; семьдесят, восемьдесят лет.., а дальше уже и считать не принято! Что же наконец, долга или коротка жизнь?

«Долга! -подумал Капитон Иваныч. -Да, все-таки долга!». В темном небе вспыхнула и прокатилась звезда. Он поднял кверху старческие грустные глаза и долго смотрел в небо. И от этой глубины, мягкой темноты звездной бесконечности ему стало легче. «Ну, так что же! Тихо прожил, тихо и умру, как в свое время высохнет и свалится лист вот с этого кустика".» Очертания полей едваедва обозначались теперь в ночном сумраке. Сумрак стал гуще, и звезды, казалось, сияли выше.

Отчетливее слышался редкий крик перепелов. Свежее пахло травою... Он легко, свободно вздохнул полной грудью. Как живо чувствовал он свое кровное родство с этой безмолвной природой!

1892

ВЕСТИ С РОДИНЫ

«А право, -с улыбкой подумал Волков, сидя вечером в собрании сельскохозяйственного общества, -нигде так не развиваются способности к живописи, как на заседаниях! Ишь, как старательно выводят!»

Головы сидящих за зеленым освещенным столом были наклонены; все рисовали -вензеля, монограммы, необыкновенные профили. Чай, бесшумно разносимый сторожами, изредка прерывал эти занятия. Спор вице-президента с одним из членов общества на время оживил всех; но доклад, который монотонно начал читать секретарь, снова заставил всех взяться за карандаши. Рассеянно глядя на белую руку президента, в которой дымилась папироса, Волков почувствовал, что его трогают за рукав: перед ним стоял его товарищ по агрономическому институту и сожитель по меблированным комнатам, поляк Свида, высокий, худой и угловатый в своем старом мундире.

Здравствуйте, -сказал он шепотом, -о чем речь?

Доклад Толвинского: «Из практики сохранения кормовой свекловицы».

Свида сел и, протирая снятые очки, утомленными глазами посмотрел на Волкова.

Там вам телеграмму принесли, -сказал он и поднял очки, разглядывая их на свет.

Из института? быстро спросил Волков.

Не могу знать.

Из института, верно, сказал Волков.

И, поднявшись торопливо, на цыпочках пошел из залы. В швейцарской, где уже не надо было держать себя напряженно, он вздохнул свободнее, быстро надел шинель и вышел на улицу.

Дул сырой мартовский ветер. Темное небо над освещенной улицей казалось черным, тяжелым пологом. Около колеблющихся в фонарях газовых рожков видно было, как из этой непроглядной темноты одна за другой неслись белые снежинки. Волков поднял воротник и быстро пошел по мокрым и блестящим асфальтовым панелям, засовывая руки в карманы.

«И чего только не рисуют, -думал он. -И как старательно!»

Темнота, сырой ветер, треск проносящихся экипажей не мешали его спокойному и бодрому настроению. Телеграмма, верно, из института... Да она теперь и не нужна. Он уже знал, что через полмесяца будет помощником директора опытного поля; перевезет туда все свои книги, гербарии, коллекции, образцы почв... Все это надо будет уставить, разложить (он уже ясно представлял себе свою комнату и себя самого за столом, в блузе), а затем начать работать серьезно -и практически, и по части диссертации".

«Восста-аньте из гробов!» — пропел он с веселым пафосом, заворачивая за угол, и столкнулся с невысоким господином, у которого из-под шапки блеснули очки.

-Иван Трофимыч?

Иван Трофимыч живо вскинул кверху бородку и, улыбаясь, стиснул руку Волкова своею холодною и мокрою маленькой рукою.

Вы откуда?

Из сельскохозяйственного, -ответил Волков.

Что же так рано?

«По домашним обстоятельствам». А вы?

Из конторы. Работаем, батенька".

У вас, значит, и вечерние занятия?

Да, то есть нет, только весною -к отчету подгоняем". Да скверно, знаете ... Даже не скверно, собственно говоря, а прямотаки -подло ... Бессмыслица,

Иван Трофимыч запустил руки в карманы и съежился в своем пальтишке с небольшим, потешным воротником из старого меха.

-Почему? -спросил Волков. Иван

Трофимыч встрепенулся.