— Нет, я не была, но, возвращаясь к Natalie, я думаю, никто так не был courtisée,[3328] как она, но никогда до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился, даже наш милый cousin Борис, которому очень тяжело было от нее отказаться.
Князь Андрей прокашлялся и, нахмурившись, молчал[3329]. Он испытывал враждебное чувство к Вере, которое он бы не удержался выразить, ежели бы она не была женщина. Она не замечала этого.
— Вы ведь дружны с Борисом? — сказала она.
— Да, я его знаю…
— Он, верно, вам говорил про свою детскую любовь к Наташе. Последнее время он трогателен был,[3330] он очень влюблен и, ежели бы он был богат…
— Разве он делал предложение? — спросил князь Андрей невольно.[3331]
— Да, знаете, это была детская любовь, vous savez, entre cousin et cousine cette intimité mène quelquefois à l’amour. Mais… vous savez l’âge, les circonstances.[3332]
— Ваша сестра отказала ему или он отказал? — спросил князь Андрей.
— Да, знаете, эти были детские интимные отношения, которые были очень милы, когда они были детьми. Mais le cousinage est dangereux voisinage
Князь Андрей ничего не ответил и неучтиво молчал. Внутри его как бы оборвалось что то. То, что было не только естественно, но необходимо при характере Наташи, то, что она любила кого нибудь, что она целовалась с своим cousin (как сам князь Андрей в отрочестве обнимался с своей кузиной), это никогда не приходило в голову князю Андрею, но всегда, когда он думал о Наташе, с мыслью о ней соединялась мысль о чистоте и девственности первого снега. «И что за вздор, чтобы я любил когда нибудь эту девочку», было первое, что подумал князь Андрей.[3334] И как заблудившийся ночью путешественник с удивлением на рассвете оглядывает местность, в которую занесло его, князь Андрей не мог понять сразу, какими судьбами занесло его за чайный стол молодых, наивных каких то Бергов. И что ему за дело до Наташи[3335] и до сестры ее и до этого наивного немца, рассказывающего, как хорошо в Финляндии делают серебряные корзиночки для хлеба и сухарей. Но как путешественник, заехавший в незнакомую местность, долго не может решиться выехать, не зная, где была его прежняя дорога, князь Андрей не слушал, не отвечал, долго сидел у Бергов, удивляя и даже под конец тяготя их своим присутствием.[3336]
Выйдя от Бергов, князь Андрей, как только он остался сам с собою, почувствовал, что он не может уже вернуться на старую дорогу, что он любит и ревнует и боится потерять
Pierre в выпущенной рубашке сидел в низкой, накуренной комнате и переписывал подлинные шотландские акты, когда вошел к нему князь Андрей.
Pierre со времени бала чувствовал на себе приближение припадка ипохондрии и с отчаянными усилиями старался бороться противу них. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: к чему? И он дни и ночи заставлял себя работать, трудом надеясь отогнать приближение злого духа.
— А, это вы, — сказал он ему с нерадостно и рассеянным видом.[3337] — А я вот работаю, — сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
— Давно не видать тебя, милый, — сказал Андрей. — Ростовы спрашивали про тебя.
— А, Ростовы… — Pierre покраснел. — Вы были у них?
— Да.
— Мне некогда, вы знаете, я еду и вот кончаю работу.
— Куда? — спросил князь Андрей.
— В Москву. — Pierre вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван подле Андрея. — Правду тебе сказать, nous ne nous convenons pas avec la comtesse.[3338] Испытание сделано и… Да, да, я рано женился, но вам, вам самое время.
— Ты думаешь? — сказал князь Андрей.
— Да, и я скажу вам на ком, — опять покраснев, сказал Pierre.[3339]
— На младшей Ростовой, — улыбаясь сказал Андрей. — Да, я скажу тебе, что я мог бы влюбиться в нее.
— Влюбитесь и женитесь и будете счастливы, — с особенным жаром заговорил Pierre, вскакивая и начиная ходить. — И я всегда это думал. Эта девушка такое сокровище, такое… Это — редкая девушка. Милый друг, я вас прошу — вы не умствуйте, не сомневайтесь. Женитесь, женитесь и женитесь.
— Легко сказать! Во-первых я стар, — сказал князь Андрей, глядя в глаза Pierr’y и ожидая ответа.
— Вздор! — сердито закричал Pierre.
— Ну, ежели бы я и думал, quoique je suis а 100 lieues du mariage,[3340] y меня отец, который сказал мне, что моя новая женитьба была бы единственное, могущее его поразить, горе.
— Вздор! — кричал Pierre, — и он полюбит ее. Она — славная девушка. Женитесь, женитесь, женитесь и n’en parlons plus.[3341]