ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

После обеда она заметила прежнюю девушку, выжидавшую у двери и вошедшую вслед за выходом Сони. «Опять письмо», подумала Соня. «У них что-то затеяно, боже мой, будет поздно», думала она. «Говорить с Наташей нельзя, она точно сумасшедшая. Боже мой, что мне делать?» Соня написала письмо Пьеру, в котором писала: «Ваш друг Болконский просил меня обратиться к вам в случае несчастья. несчастье случилось. Наташа нынче, как она сказала мне, послала к княжне Болконской отказ князю Андрею, она безумно влюбилась в вашего beau – frère и ежели вы не приедете и не поможете мне, с ней случится великое несчастье». Она тайно послала письмо. Но посланный пришел с письмом, объявив, что граф уже третий день, как уехал в Тверь.

Было уже семь часов вечера. Наташа с потерянными, странными глазами[3883] прошла в свою комнату и заперлась в ней. Соня постучалась к ней, она не пустила ее. Марья Дмитриевна сидела в гостиной и вязала, братец читал. Гостей никого не было.

– Что вы, как зачумленные, от народа бегаете? – сказала она Соне. – Добро Наташа, все жениху письма пишет, а ты что?

– Марья Дмитриевна, у нас несчастье, мне вам надо сказать наедине…

– Что, платье разорвала?

– Ну, после дочитаешь П. И. Ну, что за важное дело? – сказала она, когда братец ушел.

– Марья Дмитриевна, Наташа отказала Болконскому, она влюблена в Курагина, она в тайной переписке, она сейчас получила от него письмо.[3884] – Соня зарыдала.

Марья Дмитриевна сидела неподвижно, нахмурившись, глядя перед собой.

– Хорошо, очень хорошо, – сказала она. – Это в моем доме. Хорошо уваженье. Ну, долго будешь хныкать. Утри. Утри. Ты читала письмо от этого?

– Читала.

– А кто переносил?

– Дуняша…

– Позвать Дуняшку ко мне, – крикнула Марья Дмитриевна. Через полчаса в руках Марьи Дмитриевны было письмо Наташи к Анатолю.[3885]

«В десять часов я буду у ворот» было написано в этом письме.

Марья Дмитриевна с письмом в руке вошла к Наташе и, безжалостно грубо называя ее, уличила ее и, не слушая ее, заперла ее на ключ и вышла.

–

В половине десятого у крыльца дома, занимаемого Долоховым, стояли две ямские, московские, щегольские тройки.[3886] Анатоль[3887] и Долохов сидели за[3888] столом, кончая обедать.

– Я тебе говорю: съешь и выпей, – сказал Долохов Анатолю, который ходил по комнате.

– Не могу, ma parole d'honneur,[3889] не могу, не хочется, – отвечал Анатоль,[3890] на мгновенье останавливаясь. – Отчего ж его нет до сих пор? – сказал он.

– Уж ты не хлопочи, если я взялся за дело,[3891] через четверть часа Мишка будет здесь и поп будет готов. Я тебе отвечаю за всё.

– Одно, – сказал Анатоль,[3892] – я право думаю, что отчего ж моя женитьба будет неправильна, нисколько не неправильнее всякой другой, кто знает, кто и как там меня обвенчали?[3893]

– Я тебе говорил, – сказал Долохов, – об этом никогда ни при ком говорить не надо…[3894] Я ничего не знаю и никогда не слыхал, обвенчан ты или нет, я знаю, что ты влюбился, родители там женили и мы увезли и обвенчали тебя, вот и всё. – Анатоль с счастливым и взволнованным лицом посмотрел на Долохова и ушел всё таки не спокоен.

– Эй, приехал Балага? – крикнул Долохов. Балагой звали знаменитого в то время троечного, тверского ямщика, стоявшего в Москве с своими тройками и служившего таким господам, как Анатоль и Долохов.

– Пошли его сюда.

Вошел краснолицый и красный, толстеющий ямщик щеголь, в синем кафтане, с здоровой улыбкой на лице.

– Здорово, Балага, – сказал Долохов, протягивая руку, которую полупочтительно, полутоварищески пожал ямщик.

– Здорово, батюшка Федор Иваныч. Здорово, ваше сиятельство,– сказал он выглянувшему Анатолю и он тоже пожал руку Курагина.

– Ну, садись, пей! – Долохов налил Балаге большой стакан мадеры и подал ему. Балага выпил всё и с приятной улыбкой.

– Ну, слушай, брат, вот теперь мне и князю службу надо верную сослужить.[3895] Надо в Клин до петухов поспеть и чтоб никакая погоня не догнала.

– Как ваш посол приказал.[3896] Я сам на своей тройке.

– То-то.

– Хотел молодца послать, да как посол сказал, сам оделся. Что же, когда ехать?

– Да вот[3897] через часик может.

– Как дорога будет, а то отчего же, – сказал Балага.– Доставляли же в Тверь в семь часов, те же лошади. Помнишь, в Рожество, – сказал Балага, обращаясь к Анатолю, – я молодых запрег, так шестьдесят верст звери летят, держать мочи нет, от мороза руки закоченели, бросил вожжи, говорю: держи Федор Иваныч, так после петухов из Москвы выехали, к заре в Твери были…

* № 158 (рук. № 88. T. II, ч. 5, гл. XVI, XVIII).

<Марья Дмитриевна с письмом в руке вошла к Наташе.

– Мерзавка! – сказала она, показывая ей письмо. – Только для отца твоего не выкину тебя из дома. Ничего, ничего слушать не хочу. Жди, жди любовника. – Она оттолкнула от себя рыдающую Наташу, заперла ее на ключ и вышла.