ПСС. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть 3

– Своему гневу господин, всему господин – так-то. А то жил бы ты себе на воле, пил бы, ел всласть, а то какую нужду увидал. Ноготь увяз, всей птичке пропасть. Да ты, милый человек, не тужи. От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. Они дадут ума. А у бога милости много. Думаешь, пропал, а глядишь – лучше прежнего поднимешься. Несчастье на костылях, а счастье на крылах. Не успешь глянуть – прилетит. Так-то, друг мой любезный, – начал он, видимо, длинный рассказ, – жил я еще дома. Вотчина у нас богатая, земли много.¹⁴³ Хорошо живут мужики. И наш дом слава богу, сам сём батюшка косить выходил. Жили, как у Христа за пазухой. Случись…¹⁴⁴ – и Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он¹⁴⁵ попался в воровстве леса и был забрит в солдаты, вследствие чего избавил от ставки старшего семейного брата.

Было уже темно в балагане, когда Платон Каратаев¹⁴⁶ кончил свой рассказ.

– Так я сужу: у бога всего много. Ты что, женат, соколик? – спросил он, – дети есть? Дом есть? – расспрашивал он, видимо наслаждаясь вперед благообразным счастьем, в котором он представлял себе житье Пьера.

– Так-то, не тужи. Покорись беде, и беда покорится, старички говаривали. – И он встал, начал креститься, приговаривая шопотом, потом быстро лег, проговорив: «Положи, б[оже], камушком, подними калациком».

С этого дня между Пьером и Платоном Каратаевым установилась тесная дружба.

_________

Первое время пленных содержали хорошо, но с половины месяца у них стали отнимать их платье, заставляли их работать и кормили очень плохо.

Пьер, благодаря своему знанию французского и немецкого я[зыков] (бывали караульные немцы), особенно ясно чувствовал те видоизменения, которые происходили в положении французских войск в Москве и отражались на них, пленных, и на караульных солдатах, которые были для Пьера представителями положения всего французского войска.

Пьер невольно следил за тем порядком, который чуть не погубил его, и замечал, как этот порядок понемногу ослабевал и исчезал, вероятно под влиянием каких-нибудь внешних причин. В одно и то же время, вероятно увлеченные общим примером и уничтожением награбленного, даже караульные солдаты стали отнимать у пленных одежду (и с Пьера сняли сапоги и штаны, заменив только последние арестантскими),¹⁴⁷ стали хуже гораздо кормить, давали кроме хлеба только огурцы и изредка требуху (под конец и ее заменили кониной) и в то же время слышались пушечные выстрелы где-то недалеко. Но главный признак для Пьера состоял в том, что прежде словоохотливые караульные рассказывали Пьеру кое-что об общем ходе дел, говорили о завоевании Петербурга, о зимовке в Москве, о богатствах, которые найдены, а теперь или молчали, или сердились, когда Пьер спрашивал их об общем ходе дел.

В последних числах сентября приходил в балаган француз, спрашивая, здесь ли Пьер Безухов, но на вопрос Пьера, для чего ему это нужно было, ничего не мог ответить. Это посещение француза тревожило Пьера; то ему казалось, что это означала хорошее, то – дурное.

_________

Было 1-ое октября, Покров. Утро было ясное. В Новодевичьем монастыре звонили к обедне. Пьер стоял у двери балагана и смотрел вокруг себя. Одеяние Пьера состояло теперь из грязной, продранной рубашки,¹⁴⁸ единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных веревочками на щиколотках босых ног¹⁴⁹ по совету Платона Каратаева, кафтана и старой мужицкой шапки.¹⁵⁰ Пьер физически¹⁵¹ очень изменился. Он похудел значительно, особенно в лице, и не казался уже толстым, но в плечах его и во всем стане была видна та сила, которая была наследственна в их породе. Волоса его, которые он носил всегда прежде под гребенку, за месяц плена отросли и курчавились шапкой так же, как волоса его отца. Борода и усы обросли нижнюю часть лица, и в глазах, хотя и ввалившихся, был блеск и ясность, которых никогда не было прежде.¹⁵²

Пьер думал о том, что значило это осведомление о нем француза, и различные мечтания о том, как его отпустят и как он уедет из Москвы и заживет по-новому, – представлялись ему. Все мечтания его стремились к тому времени, когда он будет свободен. Ему казалось, что он был очень несчастлив.¹⁵³ А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал л говорил об этом месяце плена и со слезами в душе думал о том, что никогда не возвратятся те сильные и радостные ощущения и то спокойствие душевное, которое он испытывал в¹⁵⁴ это время.¹⁵⁵

Думая всё о том счастливом времени, когда он будет свободен, Пьер поставил ровно свои босые ноги и задумчиво стал смотреть на их грязные и толстые, большие пальцы. Казалось, что созерцание этих босых ног доставляло Пьеру большое удовольствие. Он несколько раз сам с собою улыбался, глядя на них.¹⁵⁶ Это непривычное¹⁵⁷ зрелище своих босых ног связывалось в его душе с сознанием простоты и ясности душевной, которые он испытывал в это время.