ПСС. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

– Да, да. Я долженъ обдумать это, – сказалъ онъ, чувствуя, что теряется, и не спуская съ нея глазъ, чтобы не позволить ей смѣяться надъ собой. – Да, я обдумаю это. Благодарю васъ. Нынче я прошу васъ обѣдать со мною. – И онъ всталъ.

– Я тоже хотѣла предложить перевести насъ въ боковую комнату, такъ какъ эта темна, и Ма’m (госпожа) намѣревалась это сдѣлать. Теперь.

– И очень хорошо. Я завтра попрошу васъ. Гдѣ Сережа?

– Онъ въ дѣтской съ Марьей Карловной. Прикажете привести его къ вамъ?

– Нѣтъ, передъ обѣдомъ.

Англичанка вышла изъ комнаты. Алексѣй Александровичъ потеръ рукою лобъ, какъ онъ дѣлалъ, когда напряженіе мысли было слишкомъ сильно.

«Да, да, завтракъ, обѣдъ, помѣщеніе. Да, это все обдумать надо. А первое, надо скрыть свое страданіе, свой стыдъ».

Онъ ушелъ въ кабинетъ, но вслѣдъ за Англичанкой явилась экономка съ вопросами еще болѣе трудными для разрѣшенія, чѣмъ вопросы Англичанки.

«Куда помѣстить вещи, оставшіяся послѣ Анны Аркадьевны? Оставить на половинѣ Анны Аркадьевны, такъ, какъ оно было, или будутъ перемѣны?» Экономка, жена Корнея, была старая слуга, и отъ нея нельзя было бояться насмѣшки и жестокости, но бесѣда съ нею не была для Алексѣя Александровича легче,[1488] чѣмъ съ другими. Матрена не скрывала своего огорченія. Сдѣлавъ вопросъ, она посмотрѣла на Алексѣя Александровича и, вздохнувъ, опустила голову и стала разбирать складки платья, чтобы найти платокъ.

– Я переговорю обо всемъ съ управляющимъ, ступайте, – сказалъ Алексѣй Александровичъ.[1489]

Но Матрена не ушла, она расплакалась!

– Сереженьку жалко, – говорила она всхлипывая, – Богъ ей судья…

Алексѣй Александровичъ, отпустивъ ее, почувствовалъ себя еще болѣе потеряннымъ, но онъ зналъ, что, если онъ поддастся этому чувству, его забидятъ, и онъ постарался мужаться.

Пришедшему управляющему онъ началъ было давать распоряженiя о новомъ устройствѣ квартиры, но запутался и сказалъ, что онъ обдумаетъ и распорядится.[1490]

* № 140 (рук. № 90).

Слѣдующая по порядку глава.

– Мнѣ говорили, что прочутъ Сафонова. Но Государю не угодно.

Такъ, стоя у двери, говорили два придворные на поздравленіи, и одинъ – слабый старичокъ, другой – могучій камергеръ съ расчесанными душистыми бакенбардами.

– Гм!, да.

Разговоръ было остановился. Но одинъ изъ собесѣдниковъ нашелся сказать осужденіе.

– А на его мѣсто Каренина. Этотъ и воду и воеводу, – сказалъ онъ, и разговоръ тотчасъ оживился. – Здравствуйте, князь. Мы говоримъ про Каренина, что онъ одинъ изъ самыхъ полезныхъ людей, кого бы не нужно замѣстить. Онъ на все годится.[1491]

– А онъ бѣлаго орла получилъ, – сказалъ князь.

– Несчастливъ въ любви, счастливъ на службѣ, – сказалъ камергеръ, оправляя плюмажъ на своей расшитой золотомъ шляпѣ. – Нѣтъ, посмотрите на него, какъ онъ счастливъ и доволенъ, какъ мѣдный грошъ, – прибавилъ онъ, указывая перчаткой на подходившаго къ нимъ Каренина.[1492]

– Нѣтъ, онъ постарѣлъ.

– Не то что постарѣлъ, a отсѣкнулся. Знаете, что бываетъ съ простоквашей, когда она вдругъ сдѣлается жидкой.[1493]

Говорившій едва успѣлъ договорить, и слушавшіе не успѣли скрыть улыбки, какъ Алексѣй Александровичъ ужъ подошелъ къ нимъ.[1494]

– Я васъ еще не поздравлялъ, – сказалъ князь, указывая на его старшую, вновь полученную, красную ленту.

– Благодарю васъ, князь, – отвѣчалъ Алекcѣй Александровичъ, тщетно стараясь скрыть улыбку удовольствія, которая невольно выступала на его лицѣ всякій разъ, какъ упоминалось о новой наградѣ, къ которой онъ считалъ своимъ долгомъ быть совершенно равнодушнымъ. – Какой нынче прекрасный день, – сказалъ онъ, особенно налегая на словѣ прекрасный, и прошелъ.

Алексѣй Александровичъ былъ въ придворномъ мундирѣ и съ новой старшей лентой черезъ плечо. Онъ имѣлъ свой обычный видъ спокойствія, усталости и достоинства. Онъ неторопливо передвигалъ ноги, раскланиваясь съ знакомыми, и дѣлалъ видъ, что отъискиваетъ въ толпѣ кого-то. Волосы его порѣдѣли; онъ весь похудѣлъ и опустился за этотъ послѣдній годъ; но въ фигурѣ его и въ лицѣ была та неувядаемая если не свѣжесть – независимость отъ тѣлесныхъ недуговъ, которая бываетъ у петербургскихъ и въ особенности у придворныхъ людей.

Увидавъ огромные, воздымающіяся изъ корсета плечи графини Лидіи Ивановны, Алексѣй Александровичъ улыбнулся, открывъ неувядающіе бѣлые зубы,[1495] и подошелъ къ ней.