ПСС. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

И Алексѣю Кириллычу и Аннѣ Московская жизнь въ жарѣ и пыли, когда солнце свѣтило по весеннему и всѣ деревья и кусты были въ листьяхъ и цвѣтахъ, была невыносима, и они прежде рѣшали уѣхать въ Воздвиженское тотчасъ послѣ Святой; но они продолжали жить въ Москвѣ потому, что уже больше мѣсяца между ними было раздраженіе, которое оба сдерживали, зная, какъ они необходимы другъ другу, какъ они любятъ другъ друга. Но раздраженіе было, и не видно было конца ему, такъ какъ раздраженіе было внутреннее, не зависящее отъ какой нибудь внѣшней причины. Началось это раздраженіе давно прежде, но выразилось съ того вечера, въ который Алексѣй Кириллычъ высказалъ свое мнѣніе о ея обществѣ, о воронахъ, слетѣвшихся на трупъ. Она съ несвойственной ей раздражительностью защищалась и напала на него именно потому, что она чувствовала, что онъ былъ правъ и что онъ попалъ прямо въ сердцѣ ея выдуманной высоты и разрушилъ ее. Но не то было ей обидно и досадно. Ей было больно то, что это зданіе новой жизни, честной, трудовой, съ новыми людьми, было ею построено не для себя, а для него, такъ она думала. Она устроила себѣ эту жизнь для того, чтобы онъ не мучался мыслью о томъ, что она тяготится своимъ уединеннымъ отъ общества положеніемъ, главное же затѣмъ, чтобы его привлечь опять къ себѣ, къ своему дому, и отвлечь его отъ той свѣтской жизни внѣ дома, въ которую онъ больше и больше втягивался.

Основа всего была ея ревность къ нему, та самая ревность, про которую она такъ хорошо говорила когда то съ Кити и которую она за собой не признавала. «Я не ревную, но мнѣ просто непріятно, что онъ находитъ удовольствіе внѣ дома. Я не ревную, – говорила она себѣ. – Je ne suis point jalouse si je l’étais jamais»,[1728] говорило ея сердце.

Она вспоминала Долли, какъ она прямо признавалась въ своей ревности ей и самому мужу. Ей, безукоризненной женщинѣ, законному мужу можно было говорить это. «Но чтожъ могу сказать я? – думала Анна. – Сказать ему – ты долженъ понимать, что для меня въ жизни остался одинъ ты; что ты имѣешь право бросить меня, какъ я бросила своего мужа; но ты пожалѣешь меня. Нѣтъ, я не могу говорить ему про свою ревность: я не могу унизиться до этаго!» говорила она себѣ. A, вмѣстѣ съ тѣмъ она уже давно ревновала всѣми силами своей души. Она ревновала его не къ какой нибудь одной женщинѣ – ревность ея: долго съѣдала ея сердце, и, не имѣя еще предмета, она ревновала его къ уменьшенію его любви. Весь онъ, со всѣми его привычками, мыслями, желаніями, со всѣмъ его душевнымъ и физическимъ складомъ, былъ для нея одно – любовь къ женщинамъ, и женщина была одна она.

Любовь эта уменьшилась или ей такъ казалось; слѣдовательно, онъ часть любви перенесъ на другихъ или на другую женщину. Вмѣстѣ съ тѣмъ его любовь къ ней была вся ея жизнь. Если ушла часть его любви, ушла и часть ея жизни. Уйдетъ вся любовь, уйдетъ и вся жизнь. Эта мысль была такъ страшна, что она отгоняла ее и отъискивала захваты въ жизни, которые бы держали ее помимо ея любви. Одно изъ такихъ средствъ ухватиться за жизнь помимо его было все ея устройство московской жизни. Вся эта жизнь съ[1729] занятіями наукой, съ умными, либеральными недовольными людьми, съ школами, съ дѣтскими садами и заботливость о дочери было только средство спастись отъ страшной угрозы ревности. Онъ пришелъ и однимъ словомъ разрушилъ, завалилъ все это зданіе, и она осталась опять одна съ своимъ ужасомъ. Заботливость о дочери завалилась вмѣстѣ со всѣмъ зданіемъ. Она никогда не могла заставить себя любить эту дочь въ сотую долю такъ, какъ она любила сына. Онъ былъ выкормленъ ею, былъ первенецъ, рожденъ въ условіяхъ семьи; эта была причиной физическихъ и нравственных страданій, она не кормила ее и даже видъ ея только больно напоминалъ ей отсутствіе Сережи. Все опять разрушилось, и она осталась одна съ своей безпредметной ревностью и другимъ чувствомъ, совершенно особеннымъ отъ ревности, но которое всегда соединялось съ нею, – чувство раскаянія за все зло, которое она сдѣлала Алексѣю Александровичу. «Погубила его и сама мучаюсь. Сама мучаюсь и его погубила».

Такъ соединялись въ ея душѣ эти два чувства. «Мою жизнь онъ разрушилъ, а самъ развѣ перемѣнилъ свой образъ жизни? – думала она. – Нѣтъ. Цѣлый день его нѣтъ дома. Каждый день почти онъ ѣздитъ на дачу къ матери. И тутъ есть женщина». Если бы не было женщины, ей бы нужно было выдумать…