Ахъ, разбойники, что дѣлаютъ. Ну, теперь ужъ не миновать вамъ моихъ рукъ.
Дядюшка, онъ кому то грозитъ.
Не замай. Очумѣлъ онъ, дай опамятуется. Да прикрыть ужъ надо.
Да ты что? съ ума сошелъ, что ли? – на меня дерюгу надѣваешь. Ты знаешь ли, кто я? Я панъ вашъ. Сейчасъ снимай поддевку да шапку, да обчисти хорошенько, да надѣнь на меня. Ужъ я, такъ и быть, надѣну. Да веди меня ко двору ко мнѣ, къ панскому двору.
Очумѣлъ, видно, человѣкъ, говоритъ, что панъ, а пана я вчера самъ видѣлъ, какъ онъ верхомъ на лошади домой проѣхалъ.
А и ты такой же, какъ и тѣ. Погоди жъ – и тебѣ то же будетъ. Да какъ ты смѣешь передъ паномъ въ шапкѣ разговаривать!
Пойдемъ, Ванька, онъ вовсе угорѣлый какой-то.
Мы тебя отъ дерева отвязали, покормили, дядюшка кафтанъ далъ, а ты еще буянить. Брось, а то прибью.
Вишь, человѣкъ какой лежитъ!
Эй, народъ, скорѣе бѣгите вы къ панскому двору и скажите, что панъ нашелся. И чтобы ѣхала сюда за мной коляска и дворовые, a мнѣ отведите избу. Я отдохну.
Да ты что толкуешь?
Что толкую? Я панъ вашъ.
Какой панъ? Панъ дома въ палатахъ живетъ, а не босикомъ. бѣгаетъ.
Дурачье! Я заблудился за оленемъ, я панъ. Они меня ищутъ.
Будетъ врать-то. Панъ вчера проѣзжалъ, мы его сами видѣли. А нынче отъ него прикащикъ пріѣзжалъ. Онъ дома.
Врете, разбойники! Я васъ!
Будетъ, молодецъ. Ужъ тебя побили, сказываютъ, пастухи. Что же, али тебѣ мало – еще хочется? Брось ты эти дѣла. А иди своей дорогой.
Не вѣрятъ. Ахъ, разбойники, доберусь же я. Ну слушай же. Не вѣришь ты, что я панъ? Такъ вотъ, дай мнѣ бумаги, перо, я напишу письмо пани. Она признаетъ. Потому я то напишу, чего никто, кромѣ меня и ея, не знаетъ.
Будетъ толковать-то, проваливай!
Что же, дядюшка, пускай напишетъ, свезти можно въ деревню.
Измучался я. Что долго не ѣдутъ, пора бы отвѣтъ. Не торопятся, не знаютъ. То-то жена обрадуется.
Что же, гдѣ коляска, гдѣ люди?
Ну, братъ, прокуратъ же ты!
Что, что? какъ ты смѣешь такъ говорить!
Да такъ и смѣю, что велѣлъ тебя панъ…
Какой панъ?
Такой, настоящій, не такой, какъ ты. Велѣлъ тебя, пана, шелепами выбить отсюда, и чтобы духу твоего не слышно было.
Боже мой, что же это? Да жена-то что?
Жена-то твоя, коли есть, не знаю что, а пани сказала: «Есть же такіе обманщики. Прогоните его».
Боже мой, боже мой, что со мной будетъ?
Чудное дѣло! Ну что же, братъ, не выгорѣла твоя штука, ступай съ Богомъ.
Вишь, безрукой, и вилы-то взять въ руки не умѣетъ.
Я бы радъ, да не умѣю.
Хлѣбъ ѣсть умѣешь.
Ахъ, житье мое. Ужъ умереть лучше.
Хоть вези-то.
И того не можешь. Замучалась я съ тобой
Ну, кралечка.
Ишь ты, пакостникъ!
Вотъ идола приставилъ, работать не работаетъ, а пакостничать норовитъ.
Что? К бабѣ моей ладишься? Я те полажу. Вонъ! Панъ ты этакой!
Ну хорошо, что на дорогу выбрался. Теперь дойду до дома. Тамъ узнаютъ. А то сколько не говорилъ, что я панъ, никто не вѣритъ. Только ругаются. Если не скажу, такъ подадутъ, а скажу, такъ прогонять. И нынче ничего не ѣлъ. Не стану ужъ говорить.
Много васъ тутъ шляется! Вишь, здоровый какой, работать бы могъ – проситъ.
Да я не нищій, я панъ.
А панъ, такъ нечего подъ окномъ стучать!
Приходятъ два нищихъ – слѣпой и безрукій, подходятъ къ окну.
Христа ради!