Каренин, Виктор Иванович.
Просить?
Проси.
Я поговорю с ним.
Не знаю, хорошо ли это.
А Лизавета Петровна?
.Она дома, не совсем здорова.
Что же с Лизаветой Петровной? Что-нибудь серьезное?
.И да, и нет. Я вам, как другу дома, скажу всё. J’y suis autorisée.222
Она расстроена и почти больна от Феди.А что? Неужели опять?
.Да, вторые сутки его нет и, что хуже всего, деньги, которые он взял для выкупа серебра, 700 р., с ним — были, по крайней мере.
Ах, боже мой, боже мой! Ну и что же теперь?
.223Лиза думает, что он у цыган, и думает, что если бы ему напомнить, остановить, он бы вернулся. Она, главное, хочет избавить его от раскаяния [?].
Как это на нее похоже. Среди страданий, причиняемых ей другим человеком, видеть только его страдания.
.Я подала ей мысль просить вас поехать. Она несогласна на это.
Я, разумеется, буду только счастлив...
Я не хотела этого, но мне очень тяжело, а вы так добры.
Повторяю, что я счастлив, истинно был бы счастлив, если бы дело не было такое тяжелое для вас... что могу быть чем-нибудь и показать мою преданность. Дело же это, как мне сказала Марья Васильевна, близко и мне. Он мне тоже дорог, и я никогда не переставал любить его, а потому помочь ему для меня лично радость. Но простите меня. Это дело и для дела нужно знать все его условия. Что он? Где он? Что вы знаете. Скажите мне. И сейчас лечу и je tournerai ciel et terre224
и сделаю всё, всё, что могу.Ах, как это больно! Как трудно.
Не торопитесь.
Ну вот. Вы ведь знаете его. Это было еще до праздников, был такой период, и он так много истратил денег, что надо было занять, и мы заложили разные вещи.
.То есть твои бриллианты.
Всё равно, чтò заложили. Но только на днях получили деньги, и он третьего дня поехал выкупать. Только что он выходит, навстречу этот ужасный Паша Афросимов.
Для меня вечная загадка, как такой тонкий, умный, поэтический человек, как Федя, может водиться с такими людьми, как этот Паша.
А вот водится, и этот ужасный Паша имеет на него влияние.
Удивительно.
Когда они встретились, я подумала, но что же я могла сделать. И так и вышло. К обеду нет, вечером нет. Наконец привозит извощик записку — пишет, чтоб я не беспокоилась, что он может быть поедет за город. И другой день, и третий, и его нет. Следы, которые мы имеем, это то, что няня узнала от извощика, что он у цыган.
А много было денег?
Тысяча триста рублей. Но деньги — бог с ними. Я всего боюсь. Неужели вы поедете?
Сейчас, сию минуту.
Я буду у нее до часа. И до часа мы ждем вас.
Или завтра.
Не понимаю, не понимаю, как страдать от человека, который меняет тебя на цыганок, и знать, что есть такой человек, как Анатолий Каренин — честный, благородный 30-летний ребенок, умный, твердый и весь отдавшийся тебе душой и телом, и отталкивать его. Ведь он любит тебя первой и единственной любовью.
Что же мне за дело.
.Лиза, ты ведь любишь его.
Как ты можешь говорить этакие глупости, гадости. Я люблю Федю, и для меня нет других, как же я могу любить его.
.Всё равно что сказать, что я люблю апельсины, как же я могу любить атлас. Я люблю и апельсины и атлас. Ты любишь его.
Маша, мы поссоримся, если ты будешь говорить это.
.А я говорю, что любишь и хорошо делаешь.
Как ты можешь говорить такие гадости и пакости. И за что ты мучаешь меня. Мне и так тяжело.
Не запишешь, нельзя. Это степь, это десятый век, это не свобода, а воля. Живо, чавалы!
Ай да Федор Васильевич, настоящий цыган.