ПСС. Том 35. Произведения, 1902-1904

Я возвращался домой полями. Была самая середина лета. Луга⁶⁹ убрали и только что собирались косить рожь. Есть прелестный подбор цветов этого времени года: душистые кашки:⁷⁰ красные, белые, розовые; «любишь-не-любишь», с своим пряным прелым запахом; желтые, медовые и астровидные, лиловые, тюльпановидные горошки;⁷¹ разноцветные скабиозы; нежные, с чуть розовым пухом подорожники и, главное, прелестные васильки, ярко синие на солнце, голубые и лиловые⁷² вечером. Я люблю эти полевые цветы с их тонкостью⁷³ отделки⁷⁴ и чуть заметным,⁷⁵ но для каждого своим, нежным и здоровым запахом. Я⁷⁶ набрал большой букет и⁷⁷ уже на обратном пути заметил в канаве чудный⁷⁸ малиновый в полном цвету репей, того сорта, который у нас называется «татарином» и который старательно окашивают или выкидывают из сена покосники, чтобы не колоть на него рук.⁷⁹ Мне вздумалось сорвать этот репей и положить его в середину букета. Я слез в канаву, согнал влезшего в цветок шмеля и, так как ножа у меня не было, стал отрывать цветок. Мало того, что он колол со всех сторон, даже через платок, которым я завернул руку,⁸⁰ стебель его был так страшно крепок, что я бился с ним минут пять, по одному разрывая волокна. Когда я оторвал, я⁸¹ измял цветок, потом он своей аляповатостью и не шел к нежным, тонким цветам букета. Я пожалел, что погубил эту красоту, и бросил цветок.

— Какая энергия и сила жизни, — подумал я, подходя к дому.⁸²

Дорога до дома шла теперь паровым, только что вспаханным, полем.⁸³ Я шел в отлогую гору по пыльной черноземной дороге. Поле, по которому я шел, было помещичье, очень большое, десятин в сто, так что с обеих сторон⁸⁴ дороги и вперед в гору ничего не было видно, кроме черного,⁸⁵ ровно взборожденного пара.⁸⁶ Пахота была хорошая и нигде не виднелось ни одной⁸⁷ травки, ни одного растеньица, всё было черно. Даже на дороге не было растительности,⁸⁸ кроме кое-где полоски засыпанных пылью листьев подорожника и клевера. С привычкой высматривать цветы, я замечал эту растительность на дороге; да и глаз искал отдыха от однообразия черного поля.⁸⁹ «Экое жестокое существо человек, — думал я. — Сколько уничтожил разнообразных живых существ, разнообразных растений, чтоб приготовить себе поле под корм. Правда, он посеет новые, но... Однако не всё еще он уничтожил», —⁹⁰ подумал я, увидав среди этого моря черной земли вправо от дороги, впереди меня какой то⁹¹ кустик. «Да, этот еще жив, — подумал я, подойдя ближе и узнав куст татарина. — Ну, молодец, — подумал я. — Экая энергия. Всё победил человек,⁹² миллионы трав уничтожил,⁹³ а этот боролся, борется и всё еще жив. Правда, еле жив, но жив». Куст «татарина» состоял из трех отростков.⁹⁴ Один был оторван. Я⁹⁵ вспомнил, как трудно было отрывать цветок, и подумал, что перенес этот куст, если уж отдал этот отросток. На других двух были и колючие листья и⁹⁶ на каждом по цветку. Всё это было в ужасном виде, засыпано пылью, вымазано грязью. Видно, он был уже прижат к земле и после поднялся. Но на одном стебле, сломанном и висящем, еще держалась уже не малиновая, а черная шишка, которая была когда то цветком, а один отросток, тот, который пониже, еще торчал кверху⁹⁷ колючками, защищая из за грязи всё-таки краснеющий цветок.⁹⁸ Точно вырвали у него⁹⁹ кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз, свернули скулу. Но он всё стоит и не сдается, и один торжествует над человеком, уничтожившим всех¹⁰⁰ его братий кругом его.

«Молодец!» подумал я. И какое-то чувство бодрости, энергии, силы охватило меня. «Так и надо, так и надо». И мне вспоминалась одна кавказская история,¹⁰¹ положение человека такое же, как и этого репейника, и человек был тоже татарин. Человек этот был Хаджи-Мурат. Вот¹⁰² что я знаю про это.

————

В одной из Кавказских крепостей¹⁰³ жил в 1852 году воинский начальник Иван Матвеевич Канатчиков, с женой Марьей Дмитриевной. Детей у них не было, и как¹⁰⁴ и все бездетные супруги,¹⁰⁵ которые не разошлись и живут вместе, жили [и] были самые нежные супруги. Для Ивана Матвеевича это было легко, потому что¹⁰⁶ трудно было не любить здоровую, полную, миловидную, всегда веселую, добродушную, хотя и вспыльчивую¹⁰⁷ Марью Дмитриевну¹⁰⁸, прекрасную хозяйку и помощницу. Но для Марьи Дмитриевны казалось бы и трудно любить¹⁰⁹ всегда прокуренного табаком, всегда после двенадцати часов пахнущего вином рябого, курносого¹¹⁰ крикуна Ивана Матвеевича. Но Марья Дмитриевна хотя и¹¹¹ любила понравиться молодым, особенно приезжим офицерам, но только понравиться, именно только затем, чтобы показать им, что хороша, но не для них, Марья Дмитриевна любила¹¹² всеми силами простой души и здорового тела одного Ивана Матвеевича, считая его самым великодушным, храбрым, глубокомысленным военным, хотя и самым глупым хозяином дома.