Полный месяц светил на1261
белые домики и на камни дороги, и на бегущий ручей. Был паводок, и ручей страшно шумел.Мы подходили уже к квартире куринцев. Уже слышны были крики подгулявших офицеров, когда1262
из-за угла выехали верховые.1263Ехал кто то с конвоем.
— Как его нет, так сейчас и приезжают,1264
— сказала Марья Дмитриевна и посторонилась. Ночь была так светла, что читать можно было. Марья Дмитриевна вглядывалась в того, что ехал впереди, очевидно того, кого конвоировали, но не могла узнать. Месяц ударял ехавшим в спину. Марья же Дмитриевна была освещена спереди.— Марья Дмитриевна, вы? — сказал знакомый голос, — не спите еще?
— Нет, как видите.
— Где Иван Матвеевич?
— А вон, слышите, кутит.
— Что же, всё боится, что пришлют ему опять Хаджи-Мурата?
— Как не бояться, ведь ответственность.
— Ну, я к вам с хорошими вестями.
Это был Каменев, товарищ Ивана Матвеевича, служивший при штабе.
— Что же, поход? в Темир-Хан-Шуру?
— Нет, получше.
— Ну, что же, переводят в Темир-Хан-Шуру?
— Ну, вот чего захотели! — Каменев ехал рядом с Марьей Дмитриевной, повернувшись назад к дому и прислушиваясь к песням и крикам.
— А где Иван Матвеевич?
— Да вот, слышите, провожает куринцев.
— А, это хорошо. И я поспею. Только я на два часа, надо к князю.
— Да что же новость?
— А вот угадайте.
— Да про что?
— Про вашего знакомого.
— Хорошее?
— Для нас хорошее, для него скверное, — и Каменев засмеялся.
— Чихирев! — крикнул он казаку. — Подъезжай-ка.
Донской казак выдвинулся из остальных и подъехал. Казак был в обыкновенной донской форме, в сапогах, шинели и с переметными сумами за седлом.
— Ну, достань-ка штуку.
Чихирев достал из переметной сумы мешок с чем то круглым.
— Погоди, — сказал Каменев. Мы1265
подошли к дому. Каменев слез, пожал руку Марье Дмитриевне и, войдя с нею на крыльцо, взял из рук казака мешок и запустил в него руку.— Так показать вам новость? Вы не испугаетесь?
— Да что такое, арбуз? — сказала Марья Дмитриевна. Она хотела шутить, но я видел, что ей было страшно.
— Нет-с, не арбуз. — Каменев отвернулся от Марьи Дмитриевны и что-то копался в мешке. — Не арбуз. А ведь у вас был Хаджи-Мурат?
— Ну так что ж?
— Да вот она, — и Каменев, двумя руками, прижав ее за уши, вынул человеческую голову и выставил ее на свет месяца.
— Кончил свою карьеру. Вот она!
Да, это была она, голова бритая, с выступами черепа над глазами и проросшими черными волосами, с одним открытым, другим полузакрытым глазами, с окровавленным, с запекшейся черной кровью носом и с открытым ртом, над которым были те же подстриженные усы. Шея была замотана полотенцем.
Марья Дмитриевна посмотрела, узнала Хаджи-Мурата и, ничего не сказав, повернулась и ушла к себе.1266
Послали за Иваном Матвеевичем. Марья Дмитриевна ушла на крыльцо и села на ступени. Я вышел к ней. Она сидела,1267
поджав ноги, и смотрела перед собой.1268— Что вы, Марья Дмитриевна? — спросил я.
— Что я? Мерзкая ваша вся служба, все вы живорезы. Терпеть не могу. Не хочу, не хочу! Уеду к мамаше. Живорезы, разбойники!..
— Да ведь1269
война, — сказал я, не зная, что говорить.— Не хочу жить с вами. Уеду!1270
— Правда, это ужасно, но отчего вы так особенно?.. — начал было я.
Но Марья Дмитриевна1271
вскрикнула:— Отчего, отчего? А оттого, — и она вдруг расплакалась. Когда же она выплакалась, она вышла к Каменеву и к еще пришедшим офицерам и провела с нами вечер. Разговор весь вечер шел о Хаджи-Мурате и о том, как он умер.
— Ох, молодчина был! — заключил Иван Матвеевич, выслушав всё. — Он с женой моей как сошелся, подарил ей1272
кинжал.—1273
Да, вы говорите разбойник.1274 И мне1275 жаль его. Гадкая, гадкая, скверная ваша служба.— Да что же велишь делать, по головке их гладить?
— Уж я не знаю, только мерзкая ваша служба, и я уеду.
И действительно, как ни неприятно это было Ивану Матвеевичу, но, не прошло и года, как вышел в отставку и уехал в Россию.
VI
— Нет, вы всё расскажите по порядку, — сказал Иван Матвеевич Каменеву.1276
№ 47 (рук. № 35).
I
В 1812 году1278 в Аварии (на Кавказе) в ауле Цельбесе, в небогатом семействе, у жены известного джигита, молодца Абдуллы Мустафы, Патимат родился второй1279 ребенок, мальчик, которому дали имя Хаджи-Мурат.Это было то время, когда русские военные начальники1281 всё больше и больше, чаще и чаще, под предлогом защиты своих, а в действительности только для того, чтобы отличиться и получить награды, делали набеги на жителей гор, разоряли, убивали, казнили их и раздражали их до того, что среди горцев уже несколько раз появлялись вожаки, соединяющие их в одно религиозное1282 учение, главное основание которого было борьба с гяурами и освобождение1283 от них. Таков был в 1788 году Мансур и потом таким же, еще более сильным, Кази-Мулла.1284