Но скажутъ: гдѣ же было сознаніе, когда человѣкъ рожался? А я скажу,656
тамъ же, гдѣ оно во время сна, гдѣ оно было до смерти. Сознаніе никогда не прерывалось, оно одно есть и благодаря ему есть все чтó есть. То же, что мнѣ кажется, что сознаніе возникаетъ изъ ребенка, никакъ не доказываетъ, чтобы зародышъ его былъ въ ребенкѣ, — также, какъ не доказываетъ то, что растеніе выходитъ изъ земли, чтобы657 зародышъ его б[ылъ] въ землѣ. Вспышки сознанія, отдѣленныя однѣ отъ другихъ періодами времени, кажутся отдѣленными для наблюденія извнѣ. Для внутренняго же опыта сознаніе всегда одно и нераздѣльно, какіе бы длинные не казались извнѣ промежутки между однимъ и другимъ проявленіемъ его. Какъ сонъ не разрываетъ сознанія, хотя бы онъ, какъ въ сказкахъ, для внѣшняго наблюденія продолжался тысячи лѣтъ, также не прерываетъ сознанія и смерть и рожденіе, т. е. переходы изъ одной жизни въ другую.Я получилъ ваше письмо, Константинъ Григорьевичъ, и очень радъ, что могу отвѣтить на вашъ вопросъ.
По моему убѣжденію, не разсудочному, но выведенному изъ опыта длинной жизни, — сущность жизни человѣка — духовная: человѣкъ есть духъ, частица божества, заключенная въ извѣстные предѣлы, сознаваемые нами матеріей; и жизнь духа не подлежитъ никакимъ стѣсненіямъ, тѣмъ менѣе страданіямъ, — она всегда равномѣрно растетъ, расширяя тѣ предѣлы, въ которыхъ заключена. Людямъ же свойственно поддаваться обману,
И тогда, подъ вліяніемъ этой иллюзіи, мы смотримъ на матерьяльное страданіе и въ особенности на болѣзнь и смерть, какъ на несчастіе; тогда какъ всѣ матерьяльныя страданія (всегда неизбѣжныя, какъ и самая смерть), только разрушаютъ предѣлы, стѣсняющіе нашъ духъ, и, уничтожая иллюзію нашей матерьяльности, возвращаютъ насъ къ свойственному человѣку сознанію своей жизни въ духовномъ, а не матерьяльномъ существѣ. Чѣмъ больше страданіе матерьяльное, чѣмъ ближе самая кажущаяся большимъ страданіемъ смерть, тѣмъ легче и неизбѣжнѣе приводится человѣкъ къ освобожденію отъ иллюзіи матерьяльной жизни и къ признанію ея въ духѣ. Сознавая же жизнь свою въ духѣ, человѣкъ, правда, не получаетъ тѣхъ острыхъ наслажденій, которыя даетъ матерьяльная животная жизнь, но чувствуетъ свою полную свободу, неуязвимость, неистребимость, чувствуетъ свое единеніе съ Богомъ, съ основною сущностью всего, — причемъ смерть не существуетъ, или смерть становится только избавленіемъ и возрожденіемъ. И тотъ, кто испыталъ это состояніе, не промѣняетъ его ни на какія матерьяльныя наслажденія. Я говорю это потому, что съ необыкновенной силой и ясностью испыталъ это во время болѣзни. Выздоравливая я испытывалъ 2 противоположныя чувства: одно — радость оживающаго животнаго и [другое] — сожалѣніе духовнаго существа о потерѣ, заглушеніи той ясности духовнаго сознанія, которое было во время болѣзни. Но несмотря на всѣ, вступившіе при выздоровленіи въ силу, соблазны мірской жизни, знаю вѣрно, что моя болѣзнь была для меня величайшимъ благомъ. Она дала мнѣ то, чего не могли дать ни мои разсужденія, ни сужденія другихъ людей. И то, чтó она мнѣ дала, я уже не потеряю никогда и унесу съ собой. Но кромѣ болѣзни, вспоминая всю мою жизнь, я вижу ясно, что все и очень многое, чтó мучило меня, было для меня истиннымъ благомъ, сбивая меня съ пути исканія матерьяльнаго и натыкая на пріобрѣтеніе истиннаго, духовнаго блага. Не даромъ мудрость народная говоритъ о болѣзняхъ, пожарахъ и всемъ томъ, чтó не отъ воли людской — Богъ посѣтилъ. Нѣтъ хуже положенія для достиженія истиннаго блага, какъ то самое, что люди желаютъ себѣ и другимъ: здоровья, богатства, славы.
Дай Богъ вамъ почувствовать всю благодѣтельность страданій и приближенія къ смерти, неизбѣжной смерти. Правда, что для этого нужно вѣрить въ свою духовную сущность, частицу Бога, не подлежащую никакимъ измѣненіямъ или умаленіямъ, тѣмъ менѣе страданіямъ или уничтоженію, — но по письму вашему мнѣ думается, что вы должны вѣрить въ это, или если не вѣрите еще, то придете къ этой вѣрѣ. Помогай вамъ Богъ, прежде всего тотъ, который въ васъ.
Любящій васъ.
28 Сент. 1902. Ясн. Пол. Е. б. ж.