ПСС. Том 58. Дневники и записные книжки, 1910 г.

«Спасибо вам, милый друг, за письмо. Меня трогает и умиляет эта ваша забота только обо мне. Нынче, гуляя, я придумал записочку, какую, вместо разговора, напишу Софье Андреевне, с моим заявлением о поездке к вам, чтобы проститься, но, вернувшись домой, увидал ее в таком жалком, раздраженном, но явно больном, страдающем состоянии, что решил воспользоваться вашим предложением и не пытаться получить ее согласие на поездку к вам. Даже самая поездка моя одного (если уж ехать, то, как предлагает Таня, то вместе с Софьей Андреевной) едва ли состоится теперь. Знаю, что всё это нынешнее, особенно болезненное состояние может казаться притворным, умышленно вызванным (отчасти это и есть), но главное в этом всё-таки болезнь, совершенно очевидная, болезнь, лишающая ее воли, власти над собой. Если сказать, что в этой распущенной воле — в потворстве эгоизму, начавшихся давно, виновата она сама, то вина эта прежняя, давнишняя, теперь же она совершенно невменяема и нельзя испытывать к ней ничего, кроме жалости, и невозможно, мне по крайней мере, совершенно невозможно ей contrecarrer [противоречить] и тем явно увеличивать ее страдания. В том же, что решительное отстаивание моих решений, противных ее желанию, могло бы быть полезно ей, я не верю, а если бы и верил, всё-таки не мог бы этого делать. Главное же, кроме того, что думаю, что я должен так поступать, я по опыту знаю, что, когда я настаиваю, мне мучительно, когда же уступаю, мне не только легко, но даже радостно. Мне это легко, потому что она всё-таки более или менее старается сдерживаться со мной, но бедной Саше, молодой, горячей, на которую она постоянно жестоко, с той особенной, свойственной людям в таком положении, ядовитостью нападает, бывает трудно. И Саша считает себя оскорбленной, считается с ней и потому ей особенно трудно. Мне очень, очень жалко, что пока не приходится повидаться с вами и с Галей, и с Лизаветой Ивановной, которую мне особенно хотелось повидать, тем более, что случай этот, ее видеть, вероятно, последний. Передайте ей мою благодарность зa ее доброе отношение ко мне и моим. Я был последние дни нездоров, но нынче мне гораздо лучше. И я особенно рад этому нынче, потому что всё-таки меньше шансов сделать, сказать дурное, когда телесно свеж. Всё ничего не делаю, кроме писем, но очень очень хочется писать и именно художественное. И когда думаю об этом, то хочется еще и потому, что знаю, что это вам доставит удовольствие. Может быть, и выйдет настоящее яйцо, а если и болтушка, то что же делать. Я только что хотел писать милой Гале о том, что в ее письме я, к сожалению, видел признаки несвойственного ей раздражения, когда дочери рассказали мне про нее, как она победила. Передайте ей мою любовь. Л. Т.

14 авг. утром.

С вами будем переписываться почаще».

1198. 93¹⁴. Хирьяков приятный, — А. М. Хирьяков (см. прим. 244), только что выпущенный из тюрьмы. После письма Толстого от 11 августа 1910 г. (см. т. 82) приехал в Телятинки к Чертковым и посетил Толстого 14 августа. Свое последнее свидание с Толстым Хирьяков описал в воспоминаниях: «Три встречи». — «Современник», 1911, II. См. также Записи Гольденвейзера, 2, стр. 257—261.

1199. 93¹⁴. Димочка. — В. В. Чертков, привозивший из Телятинок Анну Алексеевну Гольденвейзер и А. М. Хирьякова.

1200. 93^14—15. Столкновение с Сашей. Она сама пришла и развязала. — Вечером 14 августа Толстой, рассказывая о разговоре утром с Софьей Андреевной (см. «Дневник для одного себя» от 14 августа), сказал, что она совсем больна, что он готов всё для нее сделать и до конца ее жизни быть ей сестрой милосердия. Александра Львовна, вспылив, сказала, что она не может этого сделать. Через два часа она пришла к отцу и попросила прощения за свою несдержанность. (Дневник А. Л. Толстой.)

1201. 93¹⁶. Завтра едем. — В Кочеты, к Сухотиным. См. прим.: 114, 1195, 1202 и 1203.

15 августа, стр. 93.

1202. 93^17—18. С[офья] А[ндреевна] едет с нами. Пришлось встать в 6 часов. — См. прим. 1195. Поезд со ст. Засека выходил в 10 ч. 48 м. утра.