1
61. Х.-В. Л. Кантеру.
Письмо ваше мне очень было приятно. То, что вы думали о противлении злу, совершенно верно, как вы и сами знаете.
Иногда грустно думать, что наше общество находится в таком глубоком мраке, что нужны большие усилия — те самые, к[оторые] вы употребили и к[оторые] не многие способны сделать — чтобы вырваться, с одной стороны, из сетей формального ложного христианства, с другой — из революционного либерализма, владеющего печатью, и понять самые простые истины, вроде 2 × 2 = 4 , в области нравственной, т. е. что не нужно делать того самого зла, с кот[орым] борешься. Ведь всё это, кажущееся сложным, положение о непротивл[ении] злу и возражения против него сводятся к тому, что вместо того, чтобы понимать, что сказано: злом или насилием не противься злу или насилию, понимается (мне даже кажется нарочно), что сказано не противься злу, т. е. потакай злу, будь к нему равнодушен; тогда как противиться злу, бороться с ним есть единственная внешняя задача христианства, и что правило о непрот[ивлении] злу сказано, как правило, каким образом бороться со злом самым успешным образом. Сказано: вы привыкли бороться со злом насилием, отплатой. Это нехорошее, дурное средство. Самое лучшее средство — не отплатой, а добром. Вроде того, как если бы кто бился отворять дверь наружу, когда она отворяется внутрь, и знающий сказал бы: не туда толкайте, а сюда тяните. — Но ведь это так только в нашем очень культурно отсталом обществе. В Америке, н[а]п[ример], вопрос этот 50 л[ет] тому назад разработан со всех сторон, и совестно говорить про это, вроде того, как доказывать теперь Коперникову1 систему тем, к[оторые] бы ее оспаривали, как оспаривали Галилея.2 Если хотите, возьмите в редакции Газеты Гацука3 статью Балу4 (одну из многих) об этом предмете. Так с одной стороны, говорю, иногда грустно на наше невежество, а с другой — видишь пользу этого; тот, кто, как вы, сам своим усилием пробьет эту кору лжи и непонимания, тот имеет задатки более твердого понимания и всего того, что связано с этим положением, чем тот, кому бы это разжевали и в рот положили. —
5В одном вы только не правы, это в том, что вы робеете итти за рассуждением в вопросе о бешеных. В идее нельзя допускать ни малейшего компромиса. Компромис выйдет неизбежно в практике (как вы верно говорите), и потому тем меньше можно допустить компромис в теории. Если я хочу провести линию, близкую к математ[ической] прямой, я ни на секунду не должен допускать того, что прямая может быть не кратчайшее расстояние между двумя точками. Если я допущу, что бешеного можно запереть, то я должен допустить и то, что его должно убить. — А то что же он будет мучаться? Возьмите пример с бешеной собаки. И ее нельзя ни запереть, ни убить. — Если я допущу, что очень бешеного можно запереть, то и немного бешеного, то и меня, и вас можно и нужно окажется для кого-нибудь запереть. И не бойтесь, как вы испугались, рассуждать на этом пути. Если можно запирать, то будет то насилие, от к[оторого] теперь стонет мир — в России 100 т[ысяч] заключенных; а если нельзя, то что же будет такого страшного? То, что бешеный убьет меня, вас, мою дочь, вашу мать? Да что же тут такого страшного? Умереть мы все можем и должны. А дурного делать мы не должны. Но, во-первых, бешеные редко убивают; а если убивают, то ведь предмет, который надо жалеть, которому надо помогать, не я, которого может еще только убить бешеный, а он — наверное изуродованный, страдающий; и помогать надо ему, думать о нем. Если бы люди не позволяли себе для своей безопасности запирать и убивать тех бешеных и так называемых преступников, то они бы позаботились о том, чтобы не образовывались вновь бешеные и преступники. А то я знаю случай совершенно дикого человека, нищего 45 лет, к[оторый] бродяжил с дочерью и не ночевал зимой в избах и изнасильничал свою дочь; другой случай, мальчика 11 лет, убившего свою сестру 5 лет и сделавшего из ее жира свечу, чтобы при воровстве отворялись все запоры; третий случай, моего ученика школы, отданного в ученики, споенного средой, допившегося до болезни мозга, и, для спокойствия своих домашних и окружающих, отданного в сумашедший дом и там умершего;6 все мы знаем Скублинскую.7 Ну, и вот их всех посудят, потом запрут, чтобы они нам не мешали приготовлять еще таких же, и мы говорим, что жестоко бы было оставить их на воле. — Нет, если бы они были на воле, у нас не было бы диких людей, ходящих под проволоками телефонов, не было бы мальчиков, делающих свечи из жира сестер, не было бы допивающихся до бешенства токарей, не б[ыло] бы Скублинских.
Очень рад буду прочесть то, чтò вы напишете о моем рассказе.8 Я на-днях написал к нему послесловие, к[оторое] оказалось необходимым написать, так уж смело притворялись люди, что они не понимают того, что там написано.