ПСС. Том 67. Письма, 1894 г.

В возмущении Толстого по поводу снятия картины Ге проявилась не только его ненависть к царскому произволу, но и глубоко реалистическая сущность его эстетики. Толстой был убежден, что искусство имеет право показывать не только «цветочки», привлекательную сторону жизни, но обязано, не скрывая, говорить о «неприятном», о теневых сторонах жизни, ее конфликтах. Верность правде жизни, как бы горька ни была эта правда, — таков, по искреннему убеждению Толстого, высший закон искусства.

Горячая симпатия Толстого к H. Н. Ге, выраженная во многих письмах, была тесно связана с его общими взглядами на задачи художественного творчества. Нельзя отрицать, что картины Ге привлекали Толстого отчасти благодаря своей религиозно-нравственной проблематике, во многом соприкасавшейся с его собственными философскими воззрениями. Но гораздо важнее другое: Толстой высоко ценил картины Ге за их суровую реалистическую откровенность, за присущее им глубокое проникновение во внутренний мир человека. Он ценил в них отпечаток «удивительной реальности, т. е. правдивости».⁴²

Защищая максимальную достоверность художественного изображения действительности, борясь против всякого приукрашивания жизни в искусстве, Толстой нередко неодобрительно отзывался о «вымыслах». Он считал недопустимым в художественном произведении «выдуманность и преувеличенность, подрывающие доверие читателя».⁴³ Ни в литературе, ни в театре, ни в живописи он не любил произведений романтико-фантастических жанров.

Однако у нас нет оснований думать, что Толстой вовсе отрицал роль фантастики и преувеличения в искусстве. На протяжении всей своей жизни он относился с большой любовью к народным сказкам и былинам, к легендарным эпическим образам фольклора, в которых запечатлелась мощь русского народа.

Если в 1893 году Толстой в письме к Лескову утверждал, что можно сделать правду более занимательной, чем вымысел, то в следующем письме к нему от 14 мая 1894 года он уточнил свою точку зрения: «...Вымыслы вымыслам рознь. Противны могут быть вымыслы, за которыми ничего не выступает».⁴⁴ Для Толстого могли быть приемлемы разные формы художественного обобщения, — в том числе и образы гиперболического, фантастического характера, — при том условии, если он не сомневался, что образы эти отражают подлинные жизненные явления. Он начисто отвергал лишь такие вымыслы, за которыми «ничего не выступает», которые, с его точки зрения, лишены объективного человеческого содержания.

Толстой определял художественный талант как умение видеть вещи в их сущности. Он стремился сам — и стремился научить своих младших собратьев по профессии — раскрывать вещи в их сущности. Он резко враждебно относился к поверхностному, натуралистическому копированию жизненных явлений. Общий смысл многих конкретных советов, которые Толстой давал неопытным литераторам, сводится к следующему правилу: в процессе художественной переработки впечатлений действительности необходимо отбрасывать мелкое, случайное, несущественное, очищать повествование от второстепенных, загромождающих его эпизодов, описаний и подробностей, с тем чтобы перед читателем с наибольшей ясностью выступило то главное, что составляет суть изображаемых людей и событий.

В этом смысле очень важны те дружеские наставления, которые давал Толстой писателю, выходцу из крестьянской семьи, Ф. Ф. Тищенко. В письме от 4 сентября 1894 года Толстой критикует один из его рассказов («Колонтаевцы») за обилие ненужных описаний и второстепенных, несущественных подробностей. Достоинством рассказа Толстой считает сатирическое освещение отрицательных жизненных явлений: в нем «выставлено комичным то, что дурно». Толстой рекомендует переработать рукопись так, чтобы «прямо начать с действия», отбросить вступительную часть, так как «описания эти без действия и внутреннего содержания слишком вялы и неинтересны».⁴⁵

В письме к Тищенко от 28—31 октября 1894 года Толстой снова настоятельно советует ему критически относиться к себе, терпеливо работать над рукописью. Писателем, по мысли Толстого, может быть лишь тот, кто не только обладает талантом, но и умеет «подвергнуть свою работу самой строгой своей критике, не скучая этим, переделать ее 10, 20, 30 раз, откинуть всё лишнее, очистить до конца». Возвращаясь к рассказу Тищенко «Колонтаевцы», Толстой пишет: «Центр тяжести и смысл рассказа в самоуверенном, жестоком пренебрежении развратных и праздных господ трудящемуся и смиренному народу и фарисейство мнимой справедливости на суде. И это хорошо выставляется в последних главах. Их надо еще подчистить, усилить, а остальное рассказать только настолько, насколько это нужно для понимания суда. Так бы я сделал».⁴⁶

Толстой неоднократно подчеркивал, что подлинное произведение искусства обязательно должно быть одушевлено мыслью, страстью художника. Именно страстное, заинтересованное отношение писателя к изображаемому предмету должно побуждать его взыскательно трудиться над словом, чтобы как можно яснее выделить и раскрыть то новое, что он хочет сказать людям.