ПСС. Том 67. Письма, 1894 г.

На фоне многочисленных высказываний Толстого о том, что подлинное искусство всегда общедоступно, понятно широким массам, может показаться странным и неожиданным утверждение, содержащееся в его письме к основателю Третьяковской галереи, М. П. Третьякову, от 15 июля 1894 года: «Если бы гениальные произведения были сразу всем понятны, они бы не были гениальные произведения. Могут быть произведения непонятны, но вместе с тем плохи; но гениальное произведение всегда было и будет непонятно большинству в первое время».⁵⁵ Это положение — да еще высказанное в такой общей и категорической форме — идет вразрез с тем, что много раз говорил и писал сам Толстой. Однако при внимательном чтении письма становится ясно, что Толстой имеет здесь в виду не восприятие художественного произведения простыми людьми, трудящимися, а восприятие его имущей, образованной публикой, влиятельными критиками, словом тем кругом лиц, от которого зависит в буржуазном обществе судьба деятеля искусства.

Простые люди, трудящиеся, по глубокому убеждению Толстого, «знают очень хорошо, что такое искусство, и наслаждаются им». Именно трудящиеся «знают, что такое поэзия всякого рода, рассказы, басни, сказки, легенды и романы, поэмы хорошие и понятные, знают, что такое песни и музыка хорошая и понятная. Знают, что такое картины хорошие и понятные. Они всё это знают и любят. Знают красоту и поэзию природы, животных, знают такие поэтические красоты, которых вы не знаете».⁵⁶

Эти строки, написанные в начале 90-х годов, полемически заострены против буржуазно-дворянских эстетов, считавших, что масса, «толпа» неспособна понимать красоту. Трудовой народ, по мысли Толстого, является наиболее чутким ценителем всего подлинно прекрасного. Трудовой народ вместе с тем является могучим творцом искусства, создателем больших духовных, художественных ценностей.

На протяжении всей своей жизни Толстой внимательно изучал устное народное творчество. Он был неутомимым и умелым собирателем произведений народной поэзии. Фольклорные мотивы — песни, пословицы, поговорки — занимают важное место в его художественных произведениях разных периодов, от ранних военных рассказов до «Хаджи-Мурата».

В 90-е годы, работая над трактатом «Что такое искусство?», Толстой особенно живо интересовался произведениями народного творчества. Одно из свидетельств этого — письмо его к В. В. Стасову от 19 августа 1897 года. Толстой просит Стасова помочь ему найти образцы народного творчества в живописи. «...B области искусства слова, драмы и музыки я знаю прекрасные, главное по искренности, которой часто совсем нет у господ, образцы искусства; но в живописи не знаю, кроме миселей, расписанных церковных, хорошего, наивного и потому сильного народного искусства. А должно быть такое же, соответствующее народной поэзии и песне. Не можете ли указать?»⁵⁷

Ссылка Толстого на «мисели» (молитвенники), определение «наивное» в применении к народному творчеству напоминает нам о слабых сторонах эстетики Толстого, — о том, что идеал народного искусства рисовался ему в аспекте религиозно-этических представлений патриархального, наивного крестьянина. Но в этом письме есть и другое: глубочайшее уважение к созидательным силам трудящихся масс. Стасов ответил на запрос Толстого большим, взволнованным письмом, в котором он подробно характеризовал образцы народной живописи, созданные в разное время в разных странах.

Многие письма в рассматриваемых томах по своему содержанию непосредственно связаны с трактатом Толстого «Что такое искусство?».

Ряд статей о литературе и искусстве, явившихся как бы подготовительными этюдами к этому трактату, был написан Толстым еще в течение 80-х и начале 90-х годов. Работая в 1893—1894 годах над статьей о Мопассане, Толстой затрагивал те большие, коренные проблемы современного искусства, которые впоследствии составили основное содержание его трактата «Что такое искусство?». В письме к дочери Татьяне Львовне, которая сообщала отцу из Парижа об «ужасном впечатлении», вынесенном ею при посещении трех выставок современной живописи, Толстой говорит: «Ты пишешь про внешнюю сторону искусства и отсутствие содержания, вот эти-то и причины и вред этого мне хочется выразить в статье о Мопассане... Надо показать, что есть истинно прекрасное и что условное. Сколько раз я возвращался к этому предмету и всё не умею его ясно высказать. Должно быть, еще во мне неясно. А предмет такой важности, что скрасть неясности не хочется».⁵⁸