ПСС. Том 67. Письма, 1894 г.

Милый друг Количка, я было перестал употреблять условные эпитеты в письмах, потом опять стал употреблять их, а теперь опять решил не употреблять. Но вам пишу не условный эпитет, а то, что чувствую к вам. Сейчас едет ваш старик,¹ и я живо представил себе вас, и так захотелось быть с вами. Ваш старик рассказывал, что вы стали подвижны, как будто устали от однообразия или вступаете в новый фазис жизни, что мне подтверждает и то, что вы писали, что хотите заняться воспитанием детей.² Не могу вам сказать, до какой степени я сочувствую этому и как меня волнует то, как вы приметесь за это дело, не изменяя своей жизни, цены которой вы, живя ею, не знаете. И вот для того, чтобы видеть это и, может быть, помочь вам советом и делом, и хотелось бы быть с вами.

Еще хотелось бы откликнуться на ваше письмо Маше,³ которое очень тронуло меня. Неприятно отношение к живому, как к мертвому, хотя и с самыми добрыми намерениями. Это, кроме того, нарушает простоту отношений, а простота эта очень драгоценна.

Третьего дня был у Булыгина.⁴ У него хорошо. Жена его поближе к нему, не крестила последнего ребенка, хотя и колеблется теперь. Он же возится всё с судом: пишет им прекрасные, поучительные для них бумаги и даже говорит речи. Он защищал одного нечаянного убийцу и много сказал им для них полезного. Мне его жизнь очень нравится, тем более, что он сам недоволен ею.

Как бы хотелось послужить вам в деле воспитания детей составлением катехизиса — изложения веры, кот[орый] я пишу теперь. Хочется, чтобы отвечало на те вопросы, кот[орые] всегда одинаково возникают во всех детях и простых людях, и ответить убедительно, доказательно и бесспорно и без спора; и чтобы было коротко и понятно. Работаю над этим и очень буду рад, если удастся.⁵

Изо всего вижу, что ваши отношения с близкими людьми становятся всё лучше и лучше.

Как здоровье Зои Григ[орьевны]? Передайте им обоим⁶ мою любовь. Наши, как всегда, все вас очень, очень любят.

Я всё подвигаюсь к плотской смерти и годами, и силами, а главное — сознанием. Так иногда манит та новая жизнь, кот[орая] ожидает там, что если бы здесь не было так много хорошего, радостного дела, то стремился бы туда, несмотря на трудность этого маленького переезда из этой жизни в ту.

Мы не понимаем телеграммы.⁷ Если Попов с вами, то поцелуйте его за меня.

Всем вашим скажите, что есть такой старик, которому они близки и к[оторый] любит их.

Л. Т.

На конверте: Количке.

Дата определяется надписью на конверте: «Весна, 94 г.». Уточняем ее на основании слов в тексте: «Третьего дня был у Булыгина». Толстой был у Булыгина 6 или 7 мая.

Николай Николаевич Ге (1857—1933) — старший сын художника Н. Н. Ге. См. т. 63, стр. 208.

¹ Николай Николаевич Ге-отец, который возвращался из Петербурга к себе на хутор в Черниговскую губ. после снятия с выставки, по распоряжению царского правительства, его картины «Распятие». См. письмо № 80.

² Письмо это неизвестно.

³ Письмо это неизвестно.

⁴ Толстой ездил к Булыгину по делу покупки в деревне Хатунке нового сруба для задуманной им пристройки к крестьянской избе, снимаемой под дачу семьей Чертковых в деревне Деменке близ Ясной Поляны.

⁵ Толстой только что приступил к своей новой работе, назвав ее «Катехизисом».

⁶ Зоя Григорьевна Рубан-Щуровская, рожд. Ге (р. 1861), дочь Григория Николаевича Ге, брата художника. См. т. 72, стр. 74—75. Муж ее Григорий Семенович Рубан-Щуровский (1857—1920), медицинский фельдшер.

⁷ Телеграмма эта неизвестна.

123. В. Г. Черткову от 7 мая.

124. C. A. Толстой от 9 мая.

125. М. А. Сопоцько.

1894 г. Мая 2—9? Я. П.

Михаил Аркадьевич (я прежде бросил было употреблять условные эпитеты в письмах, потом понемногу опять втянулся в привычные всем бессмысленные эпитеты; теперь опять их бросаю). Получил ваши длинное и короткое письмо и статью.¹ Всё это очень хорошо, вся та работа, которая не переставая идет в вас. Желаю, чтобы она никогда не останавливалась. В ней только и жизнь. — Дневник же ваш, современника, по моему мнению, не годится для печати. Я бы не советовал вам подписывать под него свое имя. В авторе дневника нет ясно определенного особенного миросозерцания; нет и яркости и силы выражения. Не сердитесь на меня, М[ихаил] А[ркадьевич].

Для того чтобы писать, нужно много труда, много напряжения внимания на одно какое-нибудь явление или ряд явлений. А у вас до сих пор я еще не вижу этого. Вы разбрасываетесь. В дневнике говорится, что писать дневник полезно для выработки языка, мастерства выражения. Это всё неважно. Важно так полюбить какую-нибудь сторону жизни, так увлечься ею, чтобы ничего не видеть, кроме нее, и от этого увидать в ней то, чего никто не видел, и потом все силы души положить на то, чтобы как возможно лучше выразить то, что видишь. Переделываете ли вы то, что пишете? Я думаю, что нет. Вы легко и хорошо пишете; но нет того, что выделяет одни писания из всех других. — Да вы еще молоды. Вам много впереди.