ПСС. Том 73. Письма, 1901-1902

История революционно-демократических крестьянских движений во всем мире дает тому ряд примеров. В Иране, где буржуазно-демократические восстания возглавили секты бабидов, в Турции, и в Индии, и в других аграрных странах Востока в XIX—XX веках реальные экономические чаяния народных масс, выступавших против феодального гнета, облекались в религиозную форму. Для всех европейских революций, в которых участвовало крестьянство, характерна религиозная окраска. Поэтому русская буржуазная революция, с ее особым характером, который «выделяет ее из числа других буржуазных революций нового времени, но сближает с великими буржуазными революциями старых времен, когда крестьянство играло выдающуюся революционную роль»⁵⁹, также вызвала и такое сложное явление, представлявшее в некоторых отношениях анахронизм, как религиозно-нравственное учение Льва Толстого.

Подобно Томасу Мюнцеру в XVI веке, который, утверждая идею равенства людей перед богом, подразумевал под ним гражданское равенство плебейски-крестьянских масс, Толстой, доказывая, что «земля божия», имел в виду равное и справедливое распределение земли, уничтожение господства помещиков. Незрелая крестьянская масса, от имени которой выступал писатель, выражала подчас и свое недоверие к верхам, свое недовольство условиями существования, свою горечь и возмущение, свою жажду справедливости и свои законные политические права в религиозном облачении, ссылаясь во имя большей убедительности на авторитет бога.

Но если в ранних буржуазных революциях религиозно-нравственный элемент был не только закономерен, но в какой-то мере способствовал их возвышению и популярности, то в более поздние времена он тормозил процесс политического просвещения «низов» и препятствовал завоеванию тех благ, в которых они испытывали страстную потребность.

Внимательное изучение наследия Толстого, одного из величайших художников слова, раскрывает его глубокую духовную драму. Страстный и мятежный бунт писателя против всех основ эксплуататорского общества, его действенная любовь к обездоленному и страждущему народу не совмещались с догматизмом и бессилием его проповеди.

Художник, неразрывными узами связанный со своим народом, много и мучительно искавший для него счастья, не сумел найти путь к осуществлению тех высоких стремлений, которые одухотворяли его жизнь и творчество.

II

«Все работаю ту же работу, загородившую мне художественную, и скучаю по художественной. Очень просится»⁶⁰. Эта запись Толстого, сделанная им в апреле 1900 года, передает внутреннее состояние писателя, в котором он находился на протяжении многих лет. Действительно, после перелома в мировоззрении Толстого публицистические статьи, выступления по социально-политическим вопросам, религиозно-нравственные трактаты подчас «загораживали» от него непосредственно литературную работу. Романы и повести все чаще и чаще рассматривались им как нечто второстепенное, чему можно посвятить себя лишь после того, как осуществлены все другие замыслы и планы. «Ровно месяц не писал, — отмечает Толстой в своем Дневнике в конце 1901 года. — За это время написал 2 памятки — недурно. Хочется еще написать о религии, об отсутствии ее и письмо Николаю. Тогда можно отдохнуть за художественным»⁶¹.

В письмах, опубликованных в настоящих томах, наиболее полно и подробно освещается завершающий этап в создании «Хаджи-Мурата». Во многих из этих писем писатель обращается к различным лицам с просьбами, касающимися его работы, с вопросами о подробностях быта, жизни и обычаев горских кавказских племен, исторических персонажей, изображенных в повести. Письма эти дают представления о необычайной требовательности писателя к себе, о его поразительной трудоспособности, его внимательном и кропотливом изучении многочисленных источников, исторических трудов, исследований, архивных материалов, мемуаров, свидетельств очевидцев, о его глубокой потребности по-настоящему вжиться в изображаемую эпоху, почувствовать ее. Из переписки с В. Стасовым, А. Толстой, И. Накашидзе, А. Каргановой и другими, кто участвовал в собирании материалов для Толстого и в выполнении его многочисленных поручений, видно, насколько чужд ему был самодовлеющий внешний интерес к историческому колориту. Его подчеркнутое внимание к детали, бытовым подробностям, к обстоятельствам бегства и гибели Хаджи-Мурата, поведению и психологии Николая и Воронцова диктовалось стремлением художиика-реалиста конкретно и точно воспроизвести определенную историческую эпоху, правдиво передать своеобразие ее общественных и личных отношений. Письма, посвященные «Хаджи-Мурату», рассказывают также и о тех сложных раздумьях и тревожных сомнениях, которыми сопровождалось творчество Толстого в последние годы его жизни. И в этом смысле они представляют особый интерес.