ПСС. Том 77. Письма, 1907

Александр Аполлонович Черенин (р. 1858) — нотариус, жил в г. Романово-Борисоглебске Ярославской губ. В студенческие годы часто бывал у Толстых в Хамовническом доме в Москве. 2 июля 1907 г. Черенин приехал в Ясную Поляну, пробыл там один день. В письме от 20 июля он благодарил Толстого за радушный прием. 8 ноября вновь писал, прося разрешение опять приехать. Уклончиво ответил Д. П. Маковицкий 13 ноября. В письме от конца ноября (в архиве не сохранилось) Черенин опять просил разрешения приехать. Ответил Д. П. Маковицкий 1 декабря приглашением. 26 декабря Черенин приехал в Ясную Поляну со своей рукописью. «Лев Николаевич просмотрел, дал совет не выражаться о нем, как об особенном, выше других стоящем человеке (у Черенина были такие выражения, как «они кушали»), и выпустить подробности поездки. В общем статья ему понравилась» (ЯЗ, запись 26 декабря 1907 г.). По прочтении рукописи Толстой тут же и написал И. И. Горбунову-Посадову. Воспоминания А. А. Черенина напечатаны под заглавием: А. Чер-н, «У великого писателя (Из личных воспоминаний и впечатлений)» (изд. автора), Ярославль, 1908, 61 стр. Письмо Черенина от 8 ноября 1907 г. и ответ Д. П. Маковицкого напечатаны в этой книге, стр. 19. Текст обоих писем опубликован неточно.

332. Генриху Сенкевичу (Henryk Sienkiewicz).

1907 г. Декабря 27. Я. П.

27 декабря 1907 г. Ясная Поляна.

Любезный Генрих Сенкевич,

Странное обращение это вызвано желанием избежать неприятного, до враждебности холодного «Милостивый государь» и столь же отдаляющего «Monsieur», а стать в письме к вам в те близкие, дружелюбные отношения, в которых я себя чувствую по отношению к вам с тех пор, как прочел ваши сочинения: «Семья Поланецких», «Без догмата» и др., за которые благодарю вас.¹ Эта же причина и побуждает меня писать вам на языке своем, на котором мне легче ясно и точно выразиться.

То дело, о котором вы пишете, мне известно и вызвало во мне не удивление, даже не негодование, а только подтверждение той для меня несомненной истины — как ни кажется она парадоксальной людям, подпавшим государственному гипнозу, — что существование насильнических² правительств отжило свое время и что в наше время правительственными людьми — императорами, королями, министрами, военачальниками, даже влиятельными членами палат могут быть только люди, стоящие на самой низкой ступени нравственного развития. Люди эти потому и находятся на таких местах, что они нравственно вырожденные люди. Люди, занятые тем, чтобы грабить под видом податей имущество рабочего народа, тем, чтобы делать приготовления к убийствам и совершать самые убийства, тем, чтобы казнить смертью людей, тем, чтобы не переставая лгать перед собой и людьми, люди эти не могут быть иными. В языческом мире мог быть добродетельный властитель Марк Аврелий, но в нашем христианском мире даже правители прошлых веков, — все французские Людовики, и Наполеоны, все наши Екатерины Вторые и Николаи I, все Фридрихи, Генрихи и Елизаветы, немецкие и английские, — несмотря на все старания хвалителей, не могут в наше время внушать ничего, кроме отвращения. Теперешние же властители, учредители всякого рода насилий и убийств, уже до такой степени стоят ниже нравственных требований большинства, что на них нельзя даже и негодовать. Они только гадки и жалки. Негодовать, и то не негодовать, а бороться надо не с этими лишенными высшего человеческого сознания существами, а с тем ужасным, отсталым учреждением насильственного государственного устройства, которое и есть главный источник страданий человечества. Бороться надо не с людьми, а с тем суеверием необходимости государственного насилия, которое так несовместимо с современным нравственным сознанием людей христианского мира и более всего препятствует человечеству нашего времени сделать тот шаг, к которому оно давно готово. Бороться же с этим злом можно только одним самым простым, естественным и вместе с тем самым могущественным, к сожалению, до сих пор не употреблявшимся средством, состоящим только в том, чтобы жить, не нуждаясь в правительственном насилии и не участвуя в нем.

Что же касается до подробностей того дела, о котором вы пишете: о приготовлении прусского правительства к ограблению польских землевладельцев крестьян, то и в этом деле мне больше жалко³ тех людей, которые устраивают это ограбление и будут приводить его в исполнение, чем тех, кого ограбят. Эти последние ont le beau role.⁴ Они и на другой земле и в других условиях останутся тем, чем они были, а жалко грабителей, жалко тех, которые принадлежат к нации, государству грабителей и чувствуют себя с ними солидарными.⁵ Я думаю, что и теперь для всякого нравственно чуткого человека не может быть сомнения в выборе: быть пруссаком, солидарным со своим правительством, или изгоняемым из своего гнезда поляком.

Так вот мое мнение о том, что совершается или готовится теперь в Познани, и если не мнение о самом деле, то те мысли, которые оно вызвало во мне.