Очень радует меня то, что ты одни из тех людей, для к[отор]ых вопрос о своей духовной жизни, о своем духовном росте (в чем собственно и весь смысл и все благо человеческой жизни) возник и стоит, и требует внимания и усилия. Я прожил длинную жизнь и давно уже убедился без малейших сомнений в том, что смысл нашей жизни и единственное истинное благо ее только в духовном совершенствовании — в увеличении любви не к избранным, не к некоторым, а к богу (т. е. началу добра) и ко всем ближним без различия. Это кажется трудным, недостижимым, но идеал только тогда идеал, когда он недостижим. Приближение же к нему не только возможно, но приближение к нему nolens volens1 все-таки совершается, и только в этом приближении благо. И благо это беспредельно увеличивается, когда оно достигается сознательно. — Я, когда говорю2 про это, как продавец средства от мозолей: «попробуйте хоть 10 дней и тогда v[ou]s m’en direz des nouvelles.3 Ведь кладут же люди всю свою жизнь на то, чтобы скоро перебирать пальцами на клавишах, или ногами на велосипеде, или мозгами на разных ненужных науках, и радуются, когда приближаются к своему идеалу. Отчего же не ставить себе идеалом совершенство в любви и не положить на это все силы (на то, чтобы быть добрым с неприятным, противным человеком, обидчиком, на то, чтобы воздержаться от укора, осуждения и т. п.). А положи на это все силы и приближайся к этому и увидишь, какая двойная радость: радость достижения желаемого и радость свободы, спокойствия, любовного общения со всеми. Попробуй, серьезно говорю. Еще, перечтя твое письмо, милый Лева, хочется дать тебе совет. Не позволяй себе смотреть на себя, как на какое-то постороннее лицо, к[отор]ое иногда бывает хорошим, а иногда дурным. Кто это смотрит так на себя и так, наблюдая, рассуждает? То, что этот наблюдающий видит, что иногда Л. Л. желал добра, а иногда переставал желать его, доказывает то, что этот наблюдающий и есть сам Л. Л., и что Л. Л., собственно, никогда серьезно не желал добра, а только рассуждал о том, что возможно желать и добро и зло. Тот, кто точно желает того добра внутренн[его], духовного, о к[отор]ом я говорю, уже не может перестать желать его, как бы он ни хотел. Не думай, чтобы я осуждал тебя, я, напротив, думаю, что ты истинно желаешь, всей душой желаешь добра, а это твое признание охлаждения к добру — только преувеличенное представление о промелькнувшем сомнении.
Целую с истинной любовью тебя, Дору, детей, привет тестю.4
Л. Т.
6 июня.
Ответ на письмо Л. Л. Толстого от 13 мая 1908 г. с рассуждениями о смысле жизни, своих исканиях и заблуждениях.
1 [хочешь, не хочешь]
2
3 [вы поблагодарите меня.]
4 Эрнст Вестерлунд (1839—1924), отец Д. Ф. Толстой, швед, врач. 23 мая Л. Л. Толстой уехал с семьей в Швецию. Комментируемое письмо адресовано туда.
170. Н. А. Шейерману.
Давно уже получил ваше письмо, любезный брат Николай (не знаю отчества, да и не нужно). Простите, что долго не отвечал. Войти в прямое общение с вами мне очень приятно. Знаю же про вас давно и живо интересуюсь вашей жизнью, преимущественно духовной, п[отому] ч[то] телесная жизнь всегда будет последствием духовной. Та перемена, к[отор]ая произошла в вашей вещественной жизни, особенно явно подтверждает это. Всей душой сочувствую вашему поступку, освобождению себя от собственности, и вашему началу жизни на новых основах, и очень интересуюсь не внешними успехами вашей общины, а тем духовным движением, к[отор]ое жизнь в ней вызовет, в ее членах и в особенности в вас, ее учредителе. Знаю и предвижу большие трудности в осуществлении общинной жизни в маленьком оазисе среди пустыни людей, живущих иными основами, но уверен, что все эти и многие другие трудности общинной жизни к[отор]ые вы, вероятно, уже испытали и испытываете, не только не ослабят в вас тех основ, к[отор]ые привели вас к общине, но только усилят их.