Псы Господа

— Значит, если бы не тварюшка, я бы сейчас лежал на дне? Низкий вам поклон, господин полевой агент. А эта дрянь меня не спасала, будьте спокойны. Ей столь необходимый покойник чуть не на голову свалился — она и обрадовалась, потащила в пещеру, даже не дожидаясь, пока захлебнусь… Сука!

— По-моему, она уже и тогда мало что соображала и понимала, — возразил Костоправ. — И сделала все на рефлексах… Что-то у них не сложилось, что-то не сработало. Возможно, возраст слишком мал для удачной мутации.

— У нее лейкемия… была… — сообщил Светлов, перетягивая ремнем в талии тренировочные штаны Костоправа, чересчур широкие. Принадлежавшие Леснику кроссовки пришлись почти впору.

— Может быть, и в самом деле лейкемия как-то повлияла… — задумчиво сказал Костоправ.

И обратился к Леснику:

— Кстати, этот вот очень характерный шрамчик ничего тебе не напоминает?

Лесник присмотрелся к шраму на шее спасенной — располагался тот сзади, чуть ниже затылка. Действительно приметный, Y-образный. Вроде где-то он видел мельком нечто подобное, но где и когда…

— У девушки из Сланцев был точно такой же, — подсказал Костоправ. — Тот показался совсем старым. А теперь сдается мне — не такой уж многолетний, просто регенерация ускоренная…

— Хирургическое вмешательство?

— Или имплантация…

— Ирина ничего не говорила, ни про какие имплантации! — встрял Светлов.

— Не говорила, так не говорила, — не стал спорить Лесник. — Ты переоделся? Тогда отправляемся в Беленькую. Время дорого, а нам еще на место пропажи Петра взглянуть надо.

А сам подумал: едва ли Ирина сама имеет представление, что именно с ней проделали. Наркоз и небольшое гипновмешательство — и готово, никаких воспоминаний об операции.

6.

Здесь, у самого дна, вода была не просто холодной — обжигающе ледяной. Старуха-лобаста как-то говорила Ирине, что температура в нижних слоях не меняется ни зимой, ни летом — «глыбко слишком»…

Холод отрезвил, и в краткий миг просветления Ирина ужаснулась: что с ней происходит? Что за дикие и кровавые мысли она лелеяла только что, перед тем как над озером прогрохотал вертолет? Как она вообще могла представить себя в роли хищной, безжалостной женщины… нет, не женщины, вообще не человека… Как??!!

Ответил ей внутренний голос, ставший столь привычным в последние дни: «А что ты хотела, голубушка? Получить новое, нечеловеческое тело — и остаться прежней? Остаться человеком? Так не бывает… Форма определяет содержание — никогда не слышала такую мысль? И новое тело постепенно, исподволь перестраивает мозг — делая его наиболее подходящим для себя…»

На берег Ирина вышла, уже ничего не понимая — что она собирается предпринять, зачем, для чего… Откуда-то, из какого-то закоулка души выбралась ненависть к Хозяину: да, да, да! Она ненавидит его! Он, лишь он один во всем виноват! Пусть только окажется в своем домишке, пусть только… О, с каким наслаждением она сомкнет челюсти на его глотке!!

Хозяина на подворье не оказалось. Там вообще никого не оказалось. Дом был не заперт — на крыльце стояла прислоненная к двери метла. Ирина смутно помнила, что в местах патриархальных, где чужие не бродят, избы, уходя, не запирают, — а именно таким способом оповещают: хозяин ушел, но достаточно скоро вернется.

Ирина скользнула в сени. И замерла — не понимая, абсолютно вдруг позабыв: зачем она здесь? Для чего? Что собирается делать?

Глаза почти мгновенно приспособились к полумраку сеней, зрачки расширились, Ирина разглядела небрежно сваленную в углу груду вещей: чемоданов и дорожных сумок, — отчего-то раскрытых и пустых. Лежал там и ее рюкзачок — тоже пустой, сморщенный. Она не удивилась и не возмутилась, совершенно равнодушно опознала когда-то принадлежавшую ей вещь… Нет, не ей! Той глупой клуше Ире Величко, той идиотке, что комплексовала по поводу жиденьких волос и нездоровой пористой кожи… Идиотка мертва — утопилась в Улиме, ха-ха, туда ей и дорога!

Она расхохоталась, и долго, очень долго заходилась истеричным смехом — отчего-то каждое воспоминание о той, прежней , вызывало новый пароксизм дикого хохота…

Потом было что-то еще, а что — она не поняла и не могла вспомнить, в событиях образовался непонятный провал, и теперь Ирина — опять (и все еще!) прежняя Ира Величко — оказалась в комнате, и думала о Саше Светлове, — думала с любовью и нежностью. Да, она любит его, она всё поняла и знает наверняка, что он тоже любит ее, и поможет, конечно же поможет, надо только выполнить его просьбу и забрать эти проклятые кассеты, которые способны изломать столько жизней, столько судеб…

Обстановка в комнате оказалась самая спартанская: никаких обоев, стены обшиты досками; узкая железная койка, по-солдатски заправленная; самодельный двустворчатый шкаф; пара длинных полок вдоль стен; тумбочка. Ни стола, ни стульев… В углу висела иконка — простенькая, дешевенькая — но Ирина, занятая лихорадочными поисками, к ней не присматривалась, да и к прочей обстановке тоже.