Псы Господа

Толян вышел и с кем-то негромко заговорил снаружи. Светлов подумал, что Казимир предусмотрел всё – и шансов не осталось бы даже с развязанными руками. Даже с лопатой в них.

– Подними его, Серега, – снова заговорил старик. – И придержи. Есть у меня вопрос до соколика. Дис-ку-си-он-ный.

Бородач рывком поставил Светлова на ноги, – тот открыл глаза, изображать потерю сознания и дальше не имело смысла.

На улице уже рассвело. За приоткрытой дверью клубился туман – холодный и вязкий.

Старик стоял рядом и рассматривал Светлова в упор. Сказал негромко и удовлетворенно:

– Не обманули глаза-то меня… Не потерял еще нюх старый Казимир… Не потерял…

О чем он бормочет? Светлов не мог взять в толк, на чем прокололся. И речь у Новацкого странная, то неграмотная, то «дискуссионный»…

– Я вам не нужен, понимаете? Совсем не нужен. Вы должны меня отпустить… – тихо сказал, почти прошептал Светлов. Попыткой суггестии его слова считаться никак не могли…

Его грубо встряхнули, бок взорвался болью.

– Ты, соколик, лучше брось свои штучки. Не катит со мной номер, понял? Расскажи-ка мне вот что, – старик пожевал губами, – это ты один такой или теперича всех вас учат головы людям морочить?

– Я не…

Светлов замолчал. Старик, очевидно, уловил попытки внушения. Интересно, как? И что это означает? Самоучка, талант-самородок? Или за спиной у него организация, знакомая с боевой суггестией? Какая? Почему суб-аналитику Светлову хотя бы не намекнули о возможности ее существования?

Неужели Контора его подставила? Предала?

Казимир, не дождавшись продолжения фразы, заговорил сам:

– Что «не»? Кто бабе глаза отводил? Не ты будто?

– Не понимаю… о чем вы говорите, – отозвался Светлов еле слышно.

– Вижу я, как ты не понимаешь, аж взопрел весь… ин-кви-зи-тор.

Последнее слово Новацкий произнес раздельно, по слогам – и с издевкой.

Точно! Его подставили! «Новая Инквизиция – самая законспирированная организация современной России…» Как же… Неграмотные старики в псковской глубинке – и те знают о ее существовании… Или случайность? Просто-напросто старик любит вставлять в речь мудреные иностранные слова – и случайно назвал именно так охотника за русалками?

– Какой еще инк… – начал Светлов и вновь осекся. Легкая, словно предупреждающая боль кольнула в груди, слева. Он похолодел. Гипноблок… Прямо ему не говорили, но Ковалев как-то намекнул: провалившийся или изменивший агент ничего не сможет рассказать про Контору, даже если захочет. Даже под пыткой. Даже слово «инквизиция» не сможет произнести… Попросту не успеет.

Страх накатил липкой волной. Западня. Выхода нет. Молчать – убьют и зароют в лесу или утопят в озере. Заговорить – и сердечный приступ оборвет его жизнь через пару слов. Зато быстро, почти безболезненно. Милосердно…

Но почему, почему?! Почему в этой дикой ситуации оказался он, Светлов?! Почему весь выбор остался лишь между смертями – мучительной и безболезненной? Ведь он не супермен, и никогда им не был, и не хотел быть, жил себе тихо, никого не трогал, регистрировал фирмы, любил девушек… Так нет, пришли, задурили голову, поманили призраком силы, призраком тайной власти над людьми… поставили в свой ублюдочный строй, заставили присягнуть ублюдочному знамени… И послали на убой. На верную смерть. Его, Сашу Светлова…

Остается последний шанс. Крохотный. Мизерный. Соврать, ни словом не помянув про Контору – но соврать так убедительно, чтобы ему поверили. И не просто поверили, но и побоялись его тронуть.

Он заговорил, вновь глядя в глаза Новацкому, заговорил уверенно и твердо, – насколько был способен в сложившейся ситуации:

– Я сотрудник ФСБ, капитан Светлов. Ваши выпускницы…

Казимир впервые ударил его сам, по скуле, – деревяшкой, которую держал в руке. Несильно ударил, с какой-то нарочитой ленцой. На лице старика читалось презрение.

Затем поднес деревяшку к лицу Светлова. Больше всего она напоминала коротенький кол, вытесанный из круглого березового полешка. Так вот что за стук доносился в сарай на рассвете… Но для чего сделан этот странный предмет? Хотя нет, лучше не знать, лучше даже не пытаться угадать…

Старик сказал, словно прочитав его мысли:

– Знаешь, соколик, чё эт׳такое? Да откуда тебе, коняшек-то небось тока в телевизоре и видал… А вот в старое время коняшка хрестьянина и кормила, и поила: околеет али сведут со двора – и пропадай мужик со всем семейством. А шушеры вроде тебя всегда вокруг много шаталось… Так вот: ежли конокрада в те времена споймают, разговор с ним не долгий был. Станового не кликали – заколотят в зад колышек такой вот, да и отпустят: иди, дескать, дальше воруй. Долго, соколик, с этакой штукой в кишках помирать приходится, ох долго… По три дня криком кричали от муки смертной. Помню, промежь конокрадов порой и зажиточные случались, денег больших сулили, чтоб им сразу топором по башке, али еще как смерть быструю подарили… Ан нет, по вору и мука, другим наука.