В самом начале 1918 года в обитель заявился отряд матросов, шумных, пьяных, — чёрная форма перекрещена пулемётными лентами, винтовки с примкнутыми штыками, красные ленточки на бескозырках, ручные бомбы у пояса.
Монастырь затих в тревожном ожидании. Сокровища ризницы и самые ценные иконы были надёжно припрятаны, но ожидать можно было всего… Однако незваные гости заинтересовались тем, что никто и не думал прятать — старыми бумагами. Пожелтевшие папки паковали в брезентовые тюки, грузили на монастырские подводы — тех не хватало, матросики быстренько реквизировали в окрестных деревнях подвернувшийся под руку гужевой транспорт.
Командовавший матросами человек выглядел на их фоне более чем нелепо: невысокий, худощавый, в элегантнейшем «буржуйском» костюме под бобровой шубой, в бобровой же шапке и с тростью. Оружия человек не носил, по крайней мере на виду.
Настоятелю лицо странного командира показалось смутно знакомым. Но ни имя, ни обстоятельства встречи отец Елиозар так и не сумел вспомнить, поражённый внезапным беспамятством…
И потом, спустя полтора года, на допросе в ЧК, — поведал следователям, весьма интересующимся личностью статского советника Буланского, о своих встречах с Богданом Савельевичем в Синоде, и о его визитах в обитель. Но о последнем приезде, состоявшемся в морозном январе восемнадцатого, напрочь позабыл.
Папка, лежавшая на столе Богдана Буланского в сентябре 1927 года, поступила на хранение в Спасо-Ефимьевский архив одной из последних. И содержала документы о деле, по видимости малозначительном, не представляющем никакого интереса сейчас, десять лет спустя. Расследование касалось религиозного помешательства матроса Черноморского флота Прохора Цигулина (в двух документах дела он именовался отчего-то Цегулиным).
Суть дела была проста: Цигулин, поднявшийся из кубрика на палубу глубокой ночью с 5 на 6 октября, узрел не кого-нибудь, а шествующую в направлении бака Богородицу. По какой-такой надобности оказался в неурочное время и в неурочном месте полуодетый матрос, выяснить так и не удалось. Потрясённый увиденным, Цигулин ни о чём ином говорить не желал, упорно игнорируя все не относящиеся к делу вопросы.
Утром, вскоре после шестичасовой побудки, Цигулина обнаружили стоящим на четвереньках и исступлённо целующим палубу. Покинуть место, ставшее святым после прикосновения стоп Богородицы, моряк наотрез отказался — был насильно доставлен в судовой лазарет, а спустя три часа — паровым катером в гарнизонный госпиталь.
Резолюция без подписи, начертанная на подшитом в дело рапорте капитан-лейтенанта Вязовского о происшествии, гласила: «По излечении подвергнуть дисциплинарному наказанию, ибо Уставом военно-морской службы предписано поднять тревогу при обнаружении на корабле посторонних, будь то хоть сама Богородица».
Но Цигулин так и не излечился… Напротив, бред усиливался, в рассказе появлялись всё новые детали, явно досочинённые позже. Из первоначальных же слов матроса следовало немногое: лик у Богородицы был невыразимо прекрасен, кожа светилась словно бы собственным светом, волосы, казалось, парили в воздухе невесомо…
Но главная деталь рассказа — никогда не позволившая бы бедолаге перейти из разряда помешанных в категорию узревших-таки чудо — оказалась чрезвычайно пикантной: Богородица шла по палубе обнажённой! Совершенно голой! Ни единой ниточки!
Цигулин умер от мозговой горячки в конце января 1917 года. Банальная история банального сумасшествия…
Интерес Буланского вызывало лишь одно — место службы несчастного матроса. Служил он на флагмане черноморского флота — на линкоре «Императрица Мария».
Спустя сутки после обнаружения лобзающего палубу Цигулина линкор был уничтожен серией страшных взрывов, унёсших жизни нескольких сотен матросов и офицеров. Причину взрывов следственная комиссия так и не установила.
Глава 7. ПУТЬ МЕСТИ — I
Ирина, г. Великие Луки, 30 июня 1999 года
1
Ира проснулась на рассвете. Она привыкла к ранним подъёмам за последние шесть месяцев. Встала, прошлёпала босыми ногами по прохладному полу, направляясь в ванну.
Дверь в тёткину комнату плотно прикрыта, но Ира всё равно старалась не шуметь в коридоре. Поезд уходит сегодня ночью. Впереди целый день, чтобы не торопясь собраться и ничего не забыть. У неё есть дело, которое она должна сделать. И она выполнит то, что задумала. Когда вернётся. Главное, чтобы её не обманули. Чтобы дали то, что обещают. А уж она сумеет распорядиться подарком достойно.
Тёплые струи воды ударили из душа, и она замерла, наслаждаясь каждой секундой. Многие вещи изменились. Казалось бы, что удивительного в том, что она набирает в ладонь шампунь, потом втирает в коротко стриженые волосы остро пахнущую цветами жидкость? Роскошь, бывшая ей недоступной почти полгода.
Вода смывала пену с её тела. Она должна смыть всё. Должна. Но не смывает. Вода может смыть грязь с кожи, но ведь есть ещё душа. Кто или что смоет грязь с неё?