Псы Господни (Domini Canes) (СИ)

Утром Анна встала раньше всех. Вскипятила на костре старый, прокопченный чайник для какао. На кухне нарезала для бутербродов хлеб, сыр, колбасу. Поставила на стол четыре чашки и села на стул, скрестив руки на груди. Семь маленьких кружек, аккуратно поставленные кверху донышками на вафельном полотенце… Анна не хотела смотреть в их сторону, но всё же глянула… и теперь они постоянно стояли перед глазами. Кружка с медвежонком — Феденьки, кружка с грузовиком — Кондратьева… с мячиком — Леночки…

…хватит!..

— Ну, где вы там застряли? Илья, Мёрси! — заорала она, стараясь отогнать картину, упорно цепляющуюся за память.

Сашка спустился первым. Нерешительно потоптался в дверях.

— Проходи, Саша. Завтрак на столе.

— Анна костёр сама разжигала? Надо было Сашку позвать, да! Там туман злится.

— Ничего со мной не сделалось. Не волнуйся. Ешь, не жди остальных.

Сашка сел, но есть не стал. Он смотрел куда-то в сторону, беззвучно шевелил губами, покачиваясь на стуле. Несколько раз рука его тянулась к совершенно зажившему красному шраму за правым ухом, но каждый раз он, испуганно покосившись на Анну, отдёргивал руку.

«Если его опять скрутит… и скрутит надолго — оставлю его с Ильёй и уйду одна», — устало подумала Анна.

Через десять минут появились Мёрси и Илья. Анна молча налила им кипяток в кружки. Всё это походило на какую-то траурную церемонию. Никто не говорит… даже Илья, которого, бывало, после того, как он опохмелится, не заткнёшь — так и фонтанирует словесами.

— Завтракайте. Хлеб и сыр подсохли, но есть можно.

— И что это в магазинах ничего не портится, а здесь, зараза, быстро подсыхает и плесневеет? — хмуро спросил не проспавшийся Илья.

— Да, это очень интересный и действительно важный вопрос, — Анна, не улыбаясь, смотрела прямо на Илью.

Молчание вновь напряженно повисло в воздухе.

— Я думаю, это действительно важно, — сказала, наконец, Мёрси. Нотки вызова в её словах не понравились Анне, но спорить она не стала.

— Может быть. Надеюсь, оружие тоже начнёт стрелять. Ну, поели? Посуду можете не мыть. Через два часа уходим.

Противореча самой себе, Анна всё же собрала со стола грязную посуду и с грохотом свалила её в раковину. Не то привычка к порядку, не то… а впрочем, и это тоже неважно.

— Ну, у кого какие соображения?

— Ты всё-таки думаешь, что мы можем их найти? — спросила Мёрси, перешнуровывая ботинки. Сегодня она опять натянула пятнистые армейские брюки и великоватую ей куртку. Наверное, из-за обилия карманов…

— Можем, — неожиданно ответил молчавший всё это время Сашка. Он не сунулся помогать, как это было у него в обычае, пыхтящей от усердия Мёрси, подгонявшей свою портупею, прокручивая в ремешках новые дырочки.

В последнее время все немного отощали. На днях Анна, — та, прежняя Анна, которая жила в терпимости и была мягкой и безропотной, — натянула на себя джинсы, купленные когда-то давным-давно и хранимые непонятно зачем. Тогда, покрутившись перед зеркалом, она, мстительно, — удивившись сама себе: «Господи, что это я так?» — подумала о муже. Вот теперь-то он, небось, не стал бы нудить о том, что, мол, «возраст убивает любовь и страсть» — нет! Отражающаяся в зеркале Анна выглядела стройной и, как ни странно, помолодевшей.

Впрочем, сейчас ей это было безразлично. Отражение в зеркале могло показать ей хоть молоденькую Джоди Фостер, всегда нравившуюся Анне — она отвернулась бы с равнодушием. Плевать, плевать! Главное, что джинсы лучше всего подходят для долгого перехода — вот она и наденет их сегодня.

— Рано или поздно придётся схлестнуться с этим… засранцем… — пробормотал Илья, наливая себе традиционный стаканчик.

— Придётся, — неожиданно заявил Сашка, улыбаясь, — Нельзя Анну одну отпускать, да!

Анна промолчала. Мёрси шумно вздохнула и принялась надевать портупею, с трудом застёгивая пряжки, преодолевающие сопротивление новых, ещё не разработавшихся дырочек.

— Ты что-то надумала, Аня? Опять сон приснился? — мягко спросил Илья.

— Ничего особенного не надумала. Просто — пойдём. Прихватим с собой Пса, если он согласится, и пойдём вниз, по Московской до Дворца Молодёжи, и…и потом дальше. Там видно будет.

Они молчали, глядя куда угодно, только не на Анну. Внезапно её прорвало. Анна заговорила горячо и торопливо. Недоговаривая предложения, перескакивая с одного на другое.

Она говорила, что нужно спасать детей, которые стали слепым орудием Зла. И прекрасно понимала, что никому, кроме неё, эти дети по большому счету не нужны. «В мире умирает… точнее — умерло… огромное количество детей, Аннушка! Увы, это закон природы», — наверняка думал Илья.

Она убеждала их, что это — единственная возможность вернуться обратно домой. И знала, что ни у кого, кроме неё, не было там дома, в который хотелось бы возвращаться. «Как отсюда уйдёшь? На ракете улетишь?» — было написано на лице Мёрси.