И Сержант развернулся. Есть! Работает! На радостях Севилья отпустил линии, и ворсинки тут же приняли первоначальное направление. Э-э, нет, так не пойдет. Севилья опять взялся за непослушный узор. Сержант от всех этих движений заметался туда-сюда, как марионетка, у которой перепутались нитки. Ну, всё, вроде, получается. Взяли. Севилья вцепился в линии «ворса», не оставляя ни одного шанса для непослушания. Шаг, другой, третий. Все быстрее и быстрее. Трава послушно выстилала перед ними ровную дорожку, заботясь о неразумных детях. Последние метры перед краем травяного поля они преодолели почти бегом.
– Демаг на него, быстро, – отрывисто бросил Севилья, выталкивая Сержанта за пределы узора. Убедился, что магиприпас благополучно болтается на шее у спасенного, – и прыгнул обратно в траву. У него таких еще четверо.
Пот заливал глаза. Ноги еле двигались, из последних сил перемещая как будто налитое свинцом тело. Ветер, все это время бесновавшийся в деревьях и заставлявший зеленое море ходить волнами, вдруг стих. Сквозь истончившиеся тучи пробилось немного света, и закрытая со всех сторон поляна превратилась в баню, наполненную запахом цветущего разнотравья. Где-нибудь в другом месте и другое время Севилья бы получил искреннее удовольствие от окружающего мира. Но не здесь: вымершее поле все так же оглушало настороженной тишиной. И не сейчас: последний оставшийся торк неспешно брел … к одному из замерших Пауков.
Это противоречило всему, что рассказывал о могильнике Айонки. Фон гнал своих жертв в могильник. Или все-таки к Пауку? Который и сидел в могильнике? Но почему тогда они его не нашли в тот раз?
Нога неловко подвернулась, и Севилья чуть не растянулся на ровном месте. Всё, все умствования – потом. Сейчас дело. Осталось чуть-чуть. Самое сложное.
Вернув на место Сержанта, Севилья бросился догонять аталь и глемма, которые ушли дальше всех. Он справедливо рассудил, что если начать с конца, то первая пара, предоставленная сама себе, может и успеть дойти до конечной точки, назначенной «ворсом». А так он выигрывает некоторое время. Его расчет оказался верен практически во всем. Кроме одного. Он явно недооценил свои силы.
Эксперимент над Сержантом, – он и был экспериментом. Там Севилья не чувствовал вообще ничего, кроме исследовательского азарта и радости от того, что он может, способен, пригодился. А к моменту благополучного возвращения третьего ушедшего, Севилью можно было смело списывать в расход, настолько он вымотался. Поддержание двух узоров оказалось неимоверно тяжелым занятием.
И вот он плелся, еле переставляя непослушные ноги, не видя, не желая видеть ничего вокруг, кроме медленно, безумно медленно, приближающейся широченной спины торка. Шаг, еще один, и еще. Вот и он. Наконец-то.
– Стой, – хрипло выплюнул Севилья, стукнув по спине торка, и одновременно начав выглаживать линии «ворса».
Торк послушно остановился, избавляя Севилью хотя бы от необходимости тратить силы на бег. Вся процедура заняла не более десяти секунд, но измотанному Севилье она показалась вечностью. И все же, всему приходит конец. Пыткам работой тоже. Севилья хмыкнул про себя: «иногда вместе с жизнью».
Вольд, все так же ведомый обманутым «ворсом», развернулся, … и Севилья чуть не обделался самым наипозорнейшим образом. Во время всей этой безумной гонки за удаляющейся спиной торка он совершенно не смотрел по сторонам. Не оценивал пройденное расстояние. А сейчас оценил.
В ста метрах перед ним монументом ночных кошмаров возвышалась огромная туша Паука, неподвижно наблюдающая за всеми манипуляциями с почти добежавшей до него добычи. Восемь немигающих глаз охватывали Севилью, окончательно добивая и без того плывущее от усталости и напряжения сознание.