Псы Вавилона

— Вы в смысле быта? Вполне благоустроенно. Заботится обо мне сестрица, вы ее видели, дражайшая Летиция. Потребности у меня минимальные. Понимаете, в вампиризме есть свои преимущества. Главное, ничем не болеешь. Не стареешь, не дряхлеешь... Все время в одной поре... — Станислас снова ухнул. — А что касается питания... Сами понимаете, инстинкты... Ночами иногда выхожу на улицу... Правда, не часто. Но веду себя в высшей степени осторожно. Нападаю исключительно на люмпенов, другими словами, на босяков. Действую в районе порта или тут неподалеку, на вокзале. И, главное, не воспроизвожу себе подобных. Зачем?.. Отделяю у использованной особи голову. Это, между прочим, первое средство... Голову, извините, милостивый государь, назад не приставишь. Хотя, конечно, вампиров не так уж и мало. Даже здесь в Одессе наверняка имеется еще не один... Так вот. Иногда выйти на улицу нет возможности или охота оказалась не совсем удачной. Тогда посылаю Летицию на городскую бойню. Можно для разнообразия и крови животных испить, правда, она не так вкусна и сытна, как... э-э...

— А сестра ваша.. Она что же, в курсе?

— Естественно. А как же иначе?

— И она тоже?..

— Ни в коем случае. Для чего? Да и если нас будет двое, это намного усложнит выживание. А так можно существовать сколь угодно долго. Времена нынче смутные, строгостей никаких...

— Но сестрица ваша рано или поздно умрет.

— До этого еще далеко, а там видно будет.

— Ну хорошо. Одного не могу понять. Допустим, ваш рассказ — чистая правда. Но как могло случиться, что русский интеллигент, — а вы ведь русский, воспитанный на принципах разума и справедливости, наверняка читавший Добролюбова, Чернышевского и Толстого, — вдруг ни с того ни с сего становится кровопийцей? И, самое главное, не испытывает при этом никаких угрызений совести?

— Могу пояснить, милостивый государь. Русский интеллигент до тех пор абстрактный гуманист, пока не получит власть над людьми. До тех пор он может говорить высокие слова, рассуждать о принципах, строить воздушные замки, а дорвется до власти, столько кровушки начнет кушать, куда там целой армии вампиров. Вы зря упрекаете меня. Ставший вампиром — уже не человек. Сумбурные понятия о добре и зле остались в прошлой жизни. Лишь одно чувство нынче довлеет надо мной — голод. Все остальное на фоне вечности не имеет никакого значения.

— Но ведь ваше бытие могут прервать.

— Кто?

— Мало ли... Да, хотя бы я. Пойду сейчас в полицию и передам ваш рассказ.

— Вам просто не поверят. И потом... Неужели вы думаете, что я вас так просто отпущу? Ошибаетесь, милостивый государь. Хорош бы я был в таком случае.

— Как это понимать?

— Да очень просто, милостивый государь. Употреблю по назначению, кровушки вашей отведаю. — Станислас зловеще заухал и приподнялся в своем кресле. — Вы желали узнать, существуют ли вампиры на самом деле, вот и убедитесь. И советую не сопротивляться. Только обстановку попортите. Не вы первый, милостивый государь, не вы последний. Тем более, в процессе, так сказать, вампирического акта вы испытаете ни с чем не сравнимое блаженство, нечто вроде острейшего оргазма, только по продолжительности несравнимо более длинного, чем при семяизвержении.

Я с недоверием и испугом смотрел на карлика. Невзирая на царивший в комнате полумрак, я мог хорошо разглядеть его черты: горящие как угли глаза, длинный, словно клюв, нос, полуоткрытый рот, из которого торчали заметные клыки. Словом, Станислас имел именно тот карикатурный образ, каким обычно изображают вампиров. Он медленно вышел из-за пюпитра и двинулся в мою сторону. На дурацкий розыгрыш это не походило. Я метнулся к двери, но она оказалась заперта.

— Не суетитесь, — медленно сказал Станислас — Бежать отсюда некуда: дверь крепка, а на окнах решетки.

Я остановился и взглянул на карлика. Аналогия была вполне прозрачна. Я как муха барахтался в тенетах, а Станислас словно паук медленно приближался к своей жертве. Но, с другой стороны, в карлике не больше двух с вершком аршин росту. Неужто я не справлюсь с таким пигмеем?

— Уйди, старец, прочь, кто бы ты ни был: вампир или ополоумевший урод. И выпусти меня отсюда, пока беды не стряслось.

Но Станислас продолжал двигаться ко мне. Он растопырил свои крючковатые руки и, чтобы не мешал халат, сбросил его, оставшись совершенно голым. Теперь он и вовсе как две капли воды походил на гигантского заросшего шерстью паука. Меня поразил гигантский уд, болтавшийся между его ног словно небольшой хобот. Дрожь омерзения пробежала по моему телу, а Станислас был уже совсем рядом