Псы войны

Он осторожно вошел в комнату, опустился на стул и вытащил планшет. Поначалу он старался двигаться медленно и четко, как будто существо напротив – это пружина, которая может разжаться в ответ на любое резкое движение. Он ведь видел отчет об этом псе, пережившем загадочную зачистку данных со стороны «Редмарк». В местных клетках содержалось немало опасных псов, но этот был особенным.

– Итак, здравствуй, – начал он, хотя сила свинцового взгляда выбивала почву из-под ног. – Ты Руфус, верно?

Он говорил с ним, как с ребенком. А может, как с собакой. Говорил так, будто не ожидал, что его поймут.

В груди у пса заклокотало, и он ответил:

– Рекс.

Аслан замер.

– Ты…

Он хотел спросить «Ты умеешь разговаривать?», как будто это совершенно вылетело у него из головы. Голос был таким низким, что пластик между ними завибрировал.

Аслан взял себя в руки.

– Ты сказал… Ты разве не Руфус?

И снова односложный ответ:

– Рекс.

Аслан ругнулся и покопался в своих записях: «Эти идиоты привели меня не к тому».

– Я… ты воевал в Кампече? Как я понимаю, ты был командиром отряда мультиформов у Мюррея.

– Да.

Аслан снова поднял взгляд и увидел, что пес почти прижался носом к перегородке.

– Я был командиром. – Говорил он осторожно, со странными интонациями. – В моем отряде были Патока, Дракон и Рой, но командовал я.

Аслан опять покопался в записях. У Мюррея был только один отряд мультиформов, и имена остальных совпадают. Наверное, кто-то перепутал записи, решил Аслан. В конце концов, никто не считал это таким уж важным.

– Тогда привет, Рекс. Меня зовут Керам. Керам Джон Аслан. Я работаю в Международном суде.

Стоило взглянуть на это жутковатое, звериное лицо, и душа уходила в пятки. Да можно ли вообще рассматривать подобное существо не как угрозу?

Их уничтожат, Аслан это знал. От концентрационных лагерей до газовых камер. И суд, намеренный покарать геноцид, устроит новый холокост.

21. Рекс

Плохие Псы сидят в клетке.

Нас в этой клетке сто двадцать семь. Она очень большая. Здесь работают сорок три человека. Они нас боятся, мы это чуем. Но они не знают, что мы тоже их боимся. У них есть способы сделать нам больно, и они ими пользуются при случае, просто ради напоминания. И все-таки они боятся. Боятся, потому что они не наши хозяева, а всего лишь тюремщики.

У каждого из нас есть маленькая клетка внутри большой. Стены из решеток, так что мы друг друга видим. Здесь никогда не бывает тихо. Кто-нибудь всегда огрызается, фыркает или рычит, кричит и угрожает. И вся клетка наполняется эхом.

Здесь только псы. Другие формы, экспериментальные, содержат в других местах, за другими решетками. Где-то есть и другие клетки с псами, но мы здесь. Мы слышали, что именно здесь все решится. Новости просачиваются в клетки с трудом, за каждый клочок приходится бороться.

Мы здесь потому, что опасны. Я не понимаю, ведь они сами сделали нас опасными. Странно, что их это удивляет.

Многие из нас – боевые псы, как я. Некоторые сражались на той же войне. Остальные дрались в других боях, в других частях света. Мы рассказываем друг другу о войне. Если отбросить жару и холод, сырость и засуху, то все сводится к одному. Другие псы – охранники. Они жили в домах и помогали их охранять. Тех, кого мы называем врагами, они называют грабителями. Мне понравилась бы такая жизнь. Такая мирная. Но возможно, я буду скучать по сражениям.

Воздух наполнен запахами. Рядом со мной никогда не было столько похожих на меня. И каждый наполняет воздух своими метками – состоянием здоровья, настроением. Некоторые больны, и теперь их стало больше. Многие несчастны. Несчастные и больные псы не покидают свои клетки, даже чтобы размяться.

Мы упражняемся. Нас группами выпускают в окруженный стенами двор, и мы наматываем круги под дулами оружия со снотворным и электрошокерами. Я люблю поразмяться. Прогулки и кормежка – единственные события здесь, а кормежка скудная и плохая. А еще в нее подмешивают всякую гадость, и многие псы от этого заболевают, становятся сонными и заторможенными. Но последние военные модели могут переваривать пищу очень быстро, так что она не оказывает особого эффекта.

Мы о многом разговариваем. Например о том, что делали раньше и почему нас здесь заперли. Мы говорим о боях или о местах, где жили. Иногда о хозяевах. У всех были хозяева. И мы по ним скучаем. Никто из нас не понимает, почему хозяева отправили нас сюда. Наверное, все мы Плохие Псы.

Это не совсем так. Я кое-что понимаю. Я понимаю, что был Плохим Псом. А все потому, что пытался стать Хорошим Псом, но не так, как хотел Хозяин. Я заслуживаю такого наказания.

Больше всего люди боятся, когда мы разговариваем, а не кричим и лаем. Я этого не понимаю. Говорить – это так по-человечески, почему же мы становимся страшнее, когда больше похожи на людей, чем на псов?

Когда мы разминаемся, то часто деремся. Сегодня я выхожу, и один большой пес тыкается в меня лбом и пытается сбить с ног.