Псыгыпский душитель

Ляпин неприязненно поморщился. Слова сыпались из ртов Вась-Васькиных, как козий горох из задницы животного. На каждую остроту они ржали, как лошади от противоглистной клизмы, хотя юмора в том не было и в помине, лишь злая насмешка слышалась буквально в каждом слове.

Из-за дома, вразвалку, вышли двое ребятишек. У обоих в руках было по шампуру жареного мяса, их щеки были оттянуты, а рты перепачканы, и они безостановочно жевали.

– Максимилиан, Валериана, – обратился к ним Иван Петрович, давясь от смеха, – вы никого не подкармливали шашлыком?

– Да, пап, – охотно согласилась белобрысая Валериана, – но кошка его есть не стала…

– И собачка, – громко чавкая, вставил конопатый Максимилиан.

– …Поэтому мы отдали его дяде с тетей с соседнего участка, – продолжала Валериана.

– Они еще сказали, какие мы хорошие и добрые детки, – поддержал сестру Максимилиан.

– «Ха-ха-ха!» – взрыв смеха, раздавшийся сразу из четырех распахнутых глоток, как одновременный залп артиллерийских орудий, оглушил Ляпина.

Онемевший, он стоял и не знал, куда бы вставить хоть слово, да и не понимал, что именно сказать и нужно ли вообще что-либо говорить в подобном случае. Действительно, Вась-Васькины были необыкновенно бескультурными людьми, что позволяло им не замечать своих недостатков, а отсутствие самокритики делало их абсолютно неуязвимыми перед любыми упреками в их адрес.

Бунт или смирение – это все, что оставалось Ляпину в сложившейся ситуации. Вообще, смирение – вещь хорошая, когда дело касается чего-то неизбежного или малозначительного вроде сезонной простуды и насморка. Однако не со всем в этой жизни можно и нужно мириться. С шашлыками Вась-Васькиных мириться было категорически нельзя. Ляпин во всей полноте ощущал на себе груз ответственности: на нем как на избранном председателе садоводческого товарищества лежала обязанность по поддержанию старых добрых традиций, сложившихся в «Судомеханике» за многие-многие годы. Разве можно было спокойно смотреть на то, как прямо на твоих глазах происходит нечто чудовищное? Ведь с приездом невежд-Вась-Васькиных рушилась сама основа основ совместного проживания – добрососедские отношения. Но как вразумить двух невозмутимых эгоистов, нежелающих даже слышать доводов здравого разума?

Не проронив больше ни слова, осмеянный, униженный и оскорбленный, Ляпин порывисто развернулся и, намеренно сильно давя пятками брошенный на земле поливочный шланг, вышел за ворота.

В спину ему так и несся безудержный смех победителей:

– «Ха-ха-ха!»

Глава 3

Ляпин прохрустел по гравийной дорожке до своего дома и вошел внутрь, громко хлопнув дверью. Внутри него все клокотало от возмущения.

– Дегенераты… – процедил он.

Порывисто скинув с ног резиновые шлепки, Ляпин босиком прошел в дом. В тесной, но уютной комнате царил идеальный порядок, каждая вещь была на своем месте. В воздухе приятно пахло свежеиспеченным пирогом со шпинатом…

Ляпин принюхался и сразу поморщился:

– Боже, они уже провоняли мне весь дом!

Он с остервенением захлопнул открытое окно. Мысли заплясали в его голове, как блохи на бездомной дворняге. И все они крутились вокруг одной-единственной проблемы: как отвадить соседей от жарки шашлыка? Задача казалась Ляпину неразрешимой: доводы о вреде здоровью на них не подействовали, а увещевания к совести – и подавно.

– Но что-то же с ними надо делать… – озабоченно пробормотал он.

Ляпин поймал себя на мысли, что пристально смотрит в одно определенное место. Из всего множества книг, лежащих стопками на прикроватной тумбочке, его взгляд сам собой упал на корешок одной-единственной книги. Он подошел и взял ее в руки. Крупный темно-красный заголовок выделялся на светлом фоне, как кровавая рана на человеческой плоти.

– Туги – душители человеческих пороков, – вслух прочитал Ляпин название книги.

Иллюстрация была подобрана соответствующая: на всю обложку было крупно изображено безобразно перекошенное лицо человека. Его глаза, испещренные кровянистой сеткой капилляров, были вытаращены из орбит. Из неестественно широко распахнутого рта вываливался распухший язык лилового цвета. А под подбородком, на сдавленном горле, алел скрученный в толстый жгут обрез грубой красной материи. Такое лицо могло быть только у жертвы душителя.

Косой луч солнечного света от окна играл на глянцевой обложке, оживляя это ужасное лицо. Ляпин взял с тумбочки старые отцовские очки с круглыми стеклышками и, нацепив их на нос, направился к мягкому креслу у окна, намереваясь вновь обратиться к полезной книжке в непростой жизненной ситуации. Из всех прочитанных за последнее время книг, а чтению Ляпин уделял большую часть свободного времени, эта монография профессора Гарвардского университета Джефферсона Дэвила произвела на него неизгладимое впечатление, настолько сильное, что он перечитал ее дважды и даже, пользуясь простым карандашом, отметил в ней все ключевые места. Если совсем кратко и в общих чертах, то на ее страницах высказывалась пускай и не новая, но достаточно радикальная идея о возможности победы над злом насилием.