Пташка

— А ты всех от княжича отваживаешь или только обо мне так печёшься? — сгорая от стыда и злости спросила Гнеда.

— Только о тебе, — негромко ответил Бьярки, встречая её взор.

— Вот спасибо за честь, боярин! Только ты тут княжича судишь-рядишь, а сам-то мне сватов что-то не заслал. — Голос девушки звенел насмешкой, но в глазах стояли слёзы.

Бьярки сглотнул и, превозмогая себя, ответил:

— И за это тоже прости меня. Не напрокучу тебе больше.

Гнеда горько рассмеялась.

— Ну что ж, благодарствую за совет твой и за участие, господин мой Брячислав. А гордости, может, у меня и вовсе нет, так это и не твоё дело. — Она словно не заметила блеснувший взгляд Бьярки. — А теперь трогай, прошу тебя, озябла я.

— Не в добрый час ты к нам пожаловала! — вырвалось у юноши. Он смял ворот рубахи, словно ему тяжело было дышать. — И хотел бы я больше тебя не видеть, да как подумаю о том!..

Бьярки стиснул в руке повод и, тряхнув русыми кудрями, быстро зашагал к дому.

***

Ветер свистел в ушах, и кровь стучала в виски, заставляя сильнее подстёгивать Баюна, вороного мерина, который тоже опьянел от скачки и теперь безрассудно мчался вперёд, яростно закусив удила, роняя на талый снег клочья белой пены. Ивар получал наслаждение от близости опасности, она возбуждала его, и княжич презирал тех, кто избегал её. Он не боялся смерти, сознавая, что рано или поздно она настигнет всякого, и предпочитал быть убитым в честном бою, нежели лишиться рассудка от старости или быть заживо изглоданным болезнью. А, может, каким-то звериным чутьём Ивар знал, что гибель его ещё далека, потому и не ведал настоящего страха.

И всё же лошади понемногу уставали. Их копыта вязли в рыхлом крупитчатом насте, и княжич уже понимал, что им не догнать сарынов на лёгких тонконогих кобылках. Тем более что, чем дальше они уходили за ними в поле, тем сильнее была вероятность попасть в подготовленную засаду. Уж Ивар-то знал. За свои два с небольшим десятка прожитых лет он успел хорошо познакомиться с народом, постоянно маячившим на границах княжества, и выучить его повадки.

Степняки были коварны. Да, пожалуй, если требовалось бы одно залесское слово, чтобы описать их, это было бы коварство. Их обещание, данное чужеземцу, ничего не стоило. О вероломстве этих плосколицых людей, самый прищур раскосых глаз которых говорил о природной хитрости, можно было слагать бесчисленные басни, и при дворе отца так и делали. Всё своё княжение Войгнев провёл на шатком мостке, где следовало удерживать равновесие — иногда мечом и секирой, иногда — подарками и лестью.

И нынче, когда княжич со своей небольшой, но отважной и верной дружиной гнался за наворопом кочевников, на который они случайно наткнулись прямо посреди лова, Ивар уже прикидывал в уме, что всё это значило. В их отношениях с Полем продолжалось длительное затишье, но, кажется, сарыны подняли голову, не иначе как заслышав о нездоровье князя.

Нет, нужно было поворачивать. Они позволили себе чересчур увлечься погоней и заехали слишком далеко своим малым отрядом. Лазутчиков уже не догнать, а в беду по лихости попадать не следовало. Умение трезво рассуждать и вовремя остановиться даже в самом пылу отличало Ивара, и за это его уважали и слушались.

— Тпру! — закричал княжич, натянув повод, заставляя Баюна встать как вкопанного. — Отрыщь!

Воины, разгорячённые скачкой, неохотно подчинились, и лишь Бьярки, обогнавший всех прочих, некоторое время продолжал бег, пока его не остановили окриками и свистом.

— Поздно. Ушли они, — коротко бросил Ивар ожидавшим объяснения дружинникам.

Большинство было недовольно, ведь они, как и сам княжич, лишь разъярили кровь ожиданием сечи, но все безмолвно исполнили приказ. Ивар снискал свою славу не одним отцовским именем, но рассудительностью и мудростью, и ему верили и повиновались.

Лицо побратима было диким от ещё бурлившего запала охоты, которая чуть было не приняла другой оборот, но и он лишь молча опустил голову перед княжичем, скрывая непокорный блеск глаз.

Весть о забредшем в Залесские пределы степном разъезде следовало немедля отнести в город, и спутники Ивара, не сговариваясь, пустили лошадей скорой метью. Сарынская вылазка была для Стародуба предтечей большой беды, и нужно было как можно скорее предупредить людей.

Ивару, несущемуся во весь опор во главе дружины, показалось, что вмиг разболелось бедро, в которое при последней встрече с кочевниками его ранило стрелой, чёрной и злой под стать воину, её пустившему.

Вся жизнь отца прошла в Поле. Он воевал со степняками с самой молодости, ещё не будучи князем. Ивар, хотя и был тогда совсем малолеткой, хорошо помнил, как отец возвращался домой из походов, приводя за собой пахнущие чужим миром кибитки, гружённые позолоченными кубками, коврами и саблями, маленьких пышногривых лошадей и, самое главное, полонян. Ивар во все глаза смотрел на запылённых иноземцев в диковинных одеяниях, с кожей цвета меди и блестящими соколиными очами, полными ненависти и презрения. Их женщины походили скорее на подростков, воинственные, гордые и некрасивые.