Пташка

Эл скачет и прыгает, стягивая с себя намокшую одежду. Он говорит, мы должны ее снять и выжать, только тогда мы сумеем добежать на коньках до костра прежде, чем замерзнем. Я начинаю раздеваться и пытаюсь пробежать трусцой, но у меня ноги как ватные. Эл выкручивает нашу одежду, но, когда мы ее надеваем, она оказывается практически замерзшей. Затем мы делаем еще одну ошибку: снимаем коньки, чтобы отжать носки. Потом мы уже не можем надеть их обратно, потому что ноги распухли, а руки окоченели. Спички отсырели, так что развести костер невозможно. Эл связывает коньки, кое-как вешает себе на шею и говорит, что нам нужно бежать обратно вдоль берега.

Мы стартуем, но тут я обнаруживаю, что не могу как следует дышать. Когда я вдыхаю поглубже, то кашляю и не могу перевести дыхание. Перед глазами у меня начинают мелькать пятнышки, черные точки на фоне белого снега. Мне хочется остановиться и отдохнуть. Я не столько замерз, сколько устал, мне тяжело дышать. Я останавливаюсь и сажусь на лед. Эл подбегает ко мне, а я даже не могу говорить. Не хватает дыхания. И такое чувство, будто уши залеплены снегом.

Эл поднимает меня и вскидывает себе на плечо, как носят людей пожарные. У меня уже нет сил, чтобы сопротивляться. Эл трусцой бежит по самой середине речки. Он не может бежать быстро, потому что лед скользкий. Он останавливается, опускает меня — и бросает свои коньки под дерево, склонившееся надо льдом. Это последнее, что я помню.

Мы проехали вверх по руслу реки добрые три мили. Когда я с Пташкой на плече отправляюсь обратно, то стараюсь разглядеть, нет ли на старой фабрике или на поле для гольфа, мимо которых пробегаю, кого-нибудь, кто мог бы помочь. Пташка совсем плох. Я решаю даже и не пробовать вскарабкаться с ним по склону холма, чтобы попасть на Шестьдесят третью улицу. Мне ни за что бы не удалось этого сделать. Я дошел до такого состояния, что могу двигаться только автоматически, по инерции. Если я почему-нибудь остановлюсь, мне конец.

Когда мы добираемся до костра, он уже почти прогорел. Я сажаю Пташку рядом с костром и подбрасываю еще дров. Пташка все не приходит в себя. Я тормошу, шлепаю его, чтобы привести в чувство. Но он вроде как в глубоком сне. Дыхание его неглубокое, он с шумом хватает ртом воздух. Сам я совсем не замерз, с меня течет пот, но я смертельно устал. Я ставлю Птаху на ноги и заставляю пройтись, чтобы усилить кровообращение в ногах. Костер начинает разгораться, огонь большой, но все равно не дает достаточно тепла. Я понимаю, что придется тащить Пташку домой. Ботинки не налезают ни на меня, ни на Пташку, так что я связываю шнурки, вешаю их себе на шею и опять взваливаю Пташку на плечо. На этот раз я несу его неохотно. Мне совсем не улыбается опять напороться на его сволочную мамашу.

Быстрым шагом я выхожу из леса и иду через поля вдоль железной дороги. К Пташкиному дому я иду самым коротким путем, мимо Косгроув-плейс. На последнем участке пути мне приходится подниматься в гору, и я совсем выбиваюсь из сил. Доношу его до ворот и ставлю на ноги, чтобы все выглядело не так уж плохо. Теперь он может немного пройтись и сам.