Птенец

— Хха-а! Что я говорил? — бригадир суматошно затряс Ивана. — Смотри, улыба! Вот он!

Сверху, с перелома, Ржагин увидел метрах в тридцати чуть справа по борту качающийся на волнах привалившийся штырь, замотанный в промокшее и драное полотнище флага.

— Ты кудесник, бригадир! Факир и колдун!

— Предупреди бездельников. И оставайся внизу — справимся.

— Нет. Устал быть зрителем. Не хочу.

— Без сигнала пусть не выходят. Чтоб приготовились — свистну.

Держась за стены, Иван спустился в кубрик. Здесь, без света, в темноте, когда глазам нет простора и они упираются в стены, переносить качку было сложнее. Говорить ничего не потребовалось — увидев Ивана, они все поняли. Перелюба поторапливал Пашку:

— Ага. И тут чуток перехвати... Порядок. Держит.

Из байкового одеяла они вырезали широкий пояс и с двух сторон прикрепили канатные чалки — получилось нечто вроде цирковых лонжей. Евдокимыч, затягивая узел, нахваливал бригадира.

— Ну, Николай — бес. Надо же, в такой шторм привел.

— Чутье, — сказал Перелюба. — Талант.

Пашка уточнил:

— Значит, я слева.

Ефим Иванович кивнул.

— А я? — поинтересовался Ржагин.

— На стреме, — солидно, как старший, сказал Пашка. — Мало ли что.

Поправили прорезиненные казенные брюки и куртки, проверили, плотно ли сидят и хорошо ли пристегнуты капюшоны.

Молча ждали, вслушиваясь в рев моря.

Вскоре Азиков по-разбойничьи свистнул.

Перелюба приладил на бедрах пояс, еще испробовал на натяг, один конец веревки скомкал в руках, второй передал Евдокимычу.

Пашка пристроился третьим.

Ржагин посторонился, пропуская их к лестнице.

— По правому! — крикнул Азиков. — По правому, Ефим!

Выдернув дверку, Перелюба скользнул на палубу и сразу лег, уцепившись за дощатый порожек. Иван проскользнул в рубку, чтобы видеть и не мешаться. Волна схлынула. Поднявшись, Перелюба осторожно, широко врозь ставя ноги, двинулся по направлению к корме, перебирая руками по внешним настенным опорам. Евдокимыч, уперевшись сапогом в порог, по мере того, как Ефим Иванович удалялся, отпускал страховку. Предупреждая очередной наскок волны, Перелюба ложился ничком, ухватившись за какую-нибудь стойку, или крюк, или выступ, пережидал. Вода скатывалась в море, и он поднимался и ощупкой шел дальше, дергая за канат, сигналя Евдокимычу: можно еще отпустить. Свернул за угол, прополз к левому борту, и в следующий просвет, развернувшись, ловко швырнул второй конец веревки Пашке. Теперь Перелюбу страховали надежнее, с двух торон, он уже не вжимался в пол, не ложился, а лишь приседал, скорчившись, перед новой волной, подставляя горбатую спину. Пашка и Евдокимыч держали согласно, крепко, не ослабляя без нужды, еще и Азиков зорко следил, подсказывал. Руки у Ефима Ивановича высвободились. Подергав справа, со стороны Евдокимыча, попросил, чтоб подпустили к краю. Выдернул из уключин багор. Перекатная волна накрывала его, обтекая упруго, как камень. Корма плясала бешено, и он почти не продвигался, то взлетая, то упадая, вжимаясь в тряский качающийся пол. Николай развернул бот и так поймал обороты, что они практически стояли на месте. Подъездок крутило, разворачивало, а когда сблизились, шальным ударом, рикошетом от борта, его перевернуло ничком, нос зарылся, ушел вглубь, зад задрался, словно его снизу, из недр, насадили на древко флага. Ни поплавков, ни каких-либо других признаков сетей — должно быть, опустились, скрученные в тяжелый ком. Перелюба, плечом взрезая волну, стоял в разножку, упираясь сапогом в низкий борт кормы, махами рук показывал бригадиру, куда подойти. Когда налетала волна, Евдокимыч и Пашка отдергивали Перелюбу от края, вытягивая на себя. Бот швырками, опасно приближало к подъездку. И отгоняло. Перелюба бранился.

— Ничего, Ефимушка, — приговаривал бригадир, снова выравнивая непослушный бот. — Возьмем. Куда он денется. Возьмем.

Вскинув багор, Перелюба сбросил его вниз, в воду, и суматошно задергал, переворачивая подъездок. Успел. Оборванное древко флага теперь торчало к небу, а лодка качалась, по закраины заполненная водой.

— Держись, Ефимушка!

Не выпуская из рук багра, Перелюба сжался и сел, пережидая волну. И в промежутке поднялся, перебросил крюк, закрепив понадежнее. Вскинул руку, прося на подмогу.

Николай кивнул Ржагину, чтобы встал у руля.

— Не стронь. Так держи.

Поправив капюшон, на помощь к Перелюбе отправился Евдокимыч, а Николай сменил его у каната. По готовому, перебирая руками натянутую веревку, Евдокимыч пробрался много быстрее. Посигналил, и Николай конец свой отпустил. Страховал уже один Пашка, да сами они, помогая друг другу, а веревкой, брошенной Николаем, подвязали накрепко подъездок и сети.

— Миздарики! — помахали. — Трогай!

Николай в запарке грубовато оттолкнул Ржагина и немедленно начал разворот.

Пашка выбирал свой конец, подтягивал. По пути, возвращаясь, Перелюба и Евдокимыч сделали петлю у выхлопа — контровую, и конец веревки втянули врубку и бросили под сапог бригадиру.

— Амба.

— Бойцы! — похвалил бригадир.

Пашка предложил:

— Ну что, братва? Покурим?

Возбужденные, со скупыми усталыми улыбками, перебросились шутливыми фразами и расселись прямо в рубке.