Птенец

— Свой водило, — сказал Иван, залезая. — В кои веки. Меня зовут Филимон. Можно ласково — Филя. Или запросто — Фил.

— Жора. Чего вынюхивать будешь?

— Фу.

— Или отдохнем?

— К простым людям сердце больше лежит.

— Чудной ты. — Жора искоса, оценивая, посмотрел на Ивана. — Айда в деревню смотаем. Как?

— Желаете, Жора, запутать корреспондента?

— Да не. Это пускай начальство в затылке чешет. Там тихо и места — во. Скоро же затопим к лубеней етери.

— Обреченная деревня? И далеко?

— Да тут рядом.

Жора лихо развернулся на пятачке, и они покатили вниз, на дно котлована. Миновали на тихой скорости пекло стройки, взобрались по противоположному откосу снова наверх и, держась ближе к скалам, петляя, буксуя, протряслись по заброшенной дороге, местами опасно заглядывавшей в обрыв, еще километра полтора.

— Вылазь, покимарим, — сказал Жора.

Попрыгав с подножек, постояли, глядя вниз и вдаль. Иван закурил.

— Ну как? Годится?

— Вполне.

Здесь были только река, мшистые скалы, лес и небо. Плеск волн и задумчивый шелест ветра. И невозможно предположить, что всего в полутора километрах отсюда масштабная стройка и через год здесь решительно все изменится.

— Вы обещали деревню, Жора.

— А ты не видишь? Да вон же, на том берегу. Глянь как следует.

Иван, приглядевшись, и впрямь увидел серенький домик близко у воды, а повыше, за деревьями, пестрые промельки крыш, заборов, окошек — деревенские избы словно взбегали по отлогому противоположному берегу вверх, теряясь за сплошняком.

Ржагина, обыкновенно старавшегося не пускать к себе в душу никаких разрушающих чувств, вдруг настигла сейчас и обволокла печаль.

— Пустая уже? Уехали?

— Какой там, — с неудовольствием, осуждая, сказал Жора. — Им в Дивногорске бараки строят, а они упираются рогом. Дотянут, старперы, пока у порога не забулькает.

— Вы, Жора, перекати-поле?

— Чего?

— Ну, не жаль вам их? Все-таки срывают с обжитых мест.

— Ой, брось. Вам, писателям, только бы слюни пускать. Одни старухи плачут. Так они всегда плачут, сметай не сметай, ревут почем зря. Глаза на мокром месте. А молодые довольны даже. Глухомань. А в городе девок навалом, кино и колбасы пожрать можно. Что ты.

— Осуждаете?

— Еще чего. Объясняю популярно. А то ваш брат врать горазд.

— Что верно, то верно.

— Слушай, — помолчав, встрепенулся Жора. — А ты часом закусить не желаешь? Здешней копченой рыбкой, к примеру? Ух, я те доложу — пробовал?

— Не довелось.

— Гроши есть?

— Много?

— Рубля два.

— Найдется.

— Тогда жди, сорганизуем.

Жора по камням неловко спустился по обрывному берегу, помахал снизу Ивану, подбадривая (его и себя), и натянул и подергал привязанный через блок к скобе двойной промасленный канат, сбегавший под воду. На той стороне жалобно отозвался колокольчик.

— Гляди, сейчас Лушка выйдет. Самогон употребляешь?

— Лучше бы «Кинзмараули».

— Первач варят, я те дам.

И в самом деле на том берегу появилась вскоре приземистая фигурка. Жора трижды дернул за верхнюю плеть и один раз за нижнюю. Женщина постояла, разглядывая их, и скрылась за деревьями. Вскоре вернулась, что-то неся в руках. Присев у воды, поколдовала минуту-другую, дернула за канат и, поплескав язычком, позвонила в колокольчик.

— Порядок! Ух-ха, — запрыгал Жора, потирая руки.

И стал вытягивать на себя нижнюю плеть.

Иван видел, как по воде, пересекая поперек Енисей, шустро движется к ним лодчонка наподобие детского кораблика. По мере приближения он все яснее убеждался, что лодочка не такая уж крошечная — в ней свободно разместилась четвертинка, плотно заткнутая деревянной пробкой, и увесистый сверток, в котором, когда они его развернули, лежали две жирных копченых рыбины и треть буханки хлеба.

— Гони двушник, корреспондент.

Деньги Жора вложил в обтрепанный кошелек, всунутый в полиэтиленовый мешок и привязанный за пупочку к сиденью, гаркнул на всю реку «спасибо» и позвонил.

Лукерья показала, мол, на здоровье, угощайтесь, а лодочку она сама утянет.

Поднявшись с камня, Ржагин театрально, в пояс, поклонился экзотической продавщице. Жора, сполоснув в Енисее бережно сохраняемый в укромном месте трудягу-стакан, прихватил четвертинку, сверток и в приподнятом настроении поднялся наверх. Отыскав поблизости симпатичное местечко, они не медля разложились и принялись пировать.

— Хариус, — сказал Жора, обрывая с боков рыбы сочную мякоть. — Не едал?

— Дебютирую. У-у-мм, — попробовав, восхитился Ржагин. — Столичные рестораны бледнеют, Жора. Вот где по высшему разряду.

— У нас так заведено, первую за тетку Лукерью. Да тут по одной и будет.

Разделив поровну, выпили в очередь. И Иван, не успев и рыбу прикончить, моментально захмелел.

Бесконтрольная речь полилась из него лавинно.

Жора, посмеиваясь, слушал.

Потом Ржагин пел, снова рассказывал сказки, потом уснул.

Жора растолкал его через час.

— Ну чего, Филимон. Станешь с Жолобовым гутарить?

Иван, постанывая, погрозил Жоре пальцем:

— Ох, хитрец. Всех корреспондентов так нейтрализуете?

Жора захохотал:

— Особо опасных.

— Да? Я похож на матерого волка? На принципиала-дундука?

— А черт вас разберет.

— Ты же не того отравил, убийца. Ты напоил невинного.

Жора развел руками.

— Приказ есть приказ.