Птенец и Зверюга

В этой стране из всех своих знакомых Никита мог позвонить только Вольдемару – когда-то своему лучшему другу, красивому, но убийственно флегматичному парню. Год назад Вольдемар с матерью и старшей сестрой по туристической путевке подался к Средиземному морю, на историческую родину отца, где и остался в поисках лучшей жизни. Как молодой и очень талантливый выпускник Бауманки, специалист в области сопротивления материалов, он смог найти только одну работу, практически по специальности – грузчиком.

Никита нашел ближайший телефон-автомат с обязательной инструкцией по пользованию на русском языке рядом с арабским и ивритом и набрал телефон своего друга.

– Вовка, привет! – радостно воскликнул он, услышав в трубке рассудительное и как всегда грустное: «Алле!»

– Никита, это ты? Куда ты пропал? Приехал навестить и исчез. Я же беспокоюсь!

– Да ты понимаешь, так получилось. Я сейчас с Глорией. Она передает тебе большой привет.

– Ей тоже – большой, – с явной ревностью в голосе пробубнил Вольдемар. – А вы где?

– Да вот, понимаешь, такая незадача – мы нигде…

– В каком смысле?

– В смысле, мы на улице и ищем пристанище на сегодняшнюю ночь. Только на одну ночь, а завтра мы уедем к морю.

В трубке послышалось напряженное сопение Вольдемара.

– Да-а, – задумчиво протянул он, – и что же вы намерены делать?

– Вовка, выручай, – пошел в лобовую атаку Никита, – мы у тебя сегодня как-нибудь разместимся, а? Только на одну ночь.

Носовое сопение в трубке усилилось.

– А где же вы будете спать?

Никита представил себе маленькую двухкомнатную квартирку без прихожей, в которой каморка Вольдемара служила одновременно и гостиной, и столовой, и классом, где он давал уроки физики балбесам, поступающим в университет. Комнату, где обитали мама и сестра, Самолетов не видел, но, похоже, она была еще меньше.

– Ну, на той кровати, где я ночевал, – как можно более непринужденно, но уже без особой надежды, предложил Никита.

– Ты хочешь на ней разместиться вдвоем?

– Нет, нас тут еще пять человек с чемоданами… – начал злиться на себя, на Вольдемара и на весь мир Никита. – Конечно, вдвоем. Обещаю тишину и порядок.

Он почти физически почувствовал душевные муки человека, находящегося на том конце провода.

– Ты только пойми меня правильно, – после минутной паузы начал его бывший друг, – у меня на руках мать и сестра, и…

– И?.. – уже все понял Никита.

– … и они не поймут, если ты будешь ночевать здесь с девушкой.

Никита представил себе вечно раздраженную, измученную здешней жарой маму Вольдемара. Затем он вспомнил его давно потерявшую надежду выйти замуж очень амбициозную тридцатилетнюю сестру, не способную, а скорее и не желающую ни выучить иврит, ни найти здесь хоть какую-то работу. На секунду ему стало невыносимо жаль придавленного столь тяжкой ношей Вольдемара – умного и романтичного юношу, писавшего когда-то очаровательные грустные стихи на полях физических расчетов.

– Извини, Вовка, я об этом не подумал, – вдруг понял всю нелепость своей просьбы Никита.

– Ты только не обижайся, – грустно ответил Вольдемар. – Если бы ты был один, тогда нет вопросов…

– Ладно, ладно, не оправдывайся, я не обижаюсь.

– Ты еще заедешь перед отъездом? – поинтересовался Вольдемар, проявляя весьма обидное для Никиты пренебрежение к Глории, о которой он даже не спросил.

– Посмотрим, как все сложится. Бывай…

– До встречи, звони!..

Никита повесил трубку и посмотрел на прижавшуюся к нему худеньким, но очень горячим телом Глорию.

– Ну что будем делать, птенец? Кажется, на одну ночь нам придется стать бездомными дервишами. Устроимся спать прямо в каком-нибудь парке. Или помнишь то место возле крепостной стены вокруг Иерусалима, где валялись парочки туристов? Не знаешь, здесь палатки случайно нигде не продают? Впрочем, я забыл: сегодня же все закрыто.

– Хочешь, я научу тебя говорить на иврите? – неожиданно спросила она.

– Давай, научи меня какому-нибудь страшному ругательству. Я скажу его в адрес того, кто придумал устаивать раз в неделю праздник для лентяев.

– Нет, я тебя научу другому выражению. Ты будешь говорить его в мой адрес, – Глория обняла его двумя руками за шею. – Скажи: «Они».

– Они – полные коз… – она быстро зажала его рот своей маленькой ладошкой, так что он почувствовал сладко-соленый вкус ее пальчиков.

– Прошу тебя, не ругайся.

– Я не ругаюсь, я философствую, хотя мне кажется, что это одно и то же.

– Скажи просто: «Они…» – улыбнулась Глория.

– Ну хорошо: «Они…»

– «Охев…»

– «Охев…»

– «Отах…»

– «Отах…»

– А теперь все вместе: «Они охев отах».

– А что это значит?

– Догадайся сам.

– Кажется, я начинаю догадываться, – сказал он, целуя влажную тонкую полоску ее почти детских губ. – Они охев отах…

Как только прошло головокружение от внезапного прилива нежности, перед Никитой со всей неизбежностью снова встал вопрос о том, где они сегодня будут ночевать.

– Слушай, а может у тебя есть какие-нибудь знакомые или родственники? – спросил он Глорию. – Помнится, ты говорила про родного папу, который на территориях воюет с арабами. Как он отнесется, если мы к нему нагрянем? Территории – это же совсем рядом.