Птенцы археоптерикса

— А мы? — вскричал Бывший Лошадь, обуреваемый любовью и преданностью. Если Сапиенсы не захотят его, мы уйдем с ним в лес и построим новый дом. Или взберемся на высокую гору, и все, что останется внизу, будет видеться таким маленьким, что перестанет нас касаться.

Но Бывший Пес только шумно вздохнул.

— Магнитный луч достанет повсюду.

— А зачем им нас трогать? Мы не сделаем ничего плохого; уйдем и только. Раз Сапиенсам Жу не нужен. А нам нужен!

— Значит, ты все время думаешь только о себе? — возмутился Бывший Пес, стукнув хвостом о землю.

— Мне хочется, чтоб он назвал меня «Милый», — прошептал его товарищ, покаянно опуская ушастую голову.

Быстро светало. Стала видна вся его понурая фигура, покрытая рыжей шерстью, и длинная морда с круглым огненно-черным печальным глазом.

— Брось. Не надо расстраиваться, — сказал Бывший Пес. — Уже утро, раскрылись цветы шиповника, скоро проснутся маки.

— Жу все еще не ложился! Посмотрим-ка, что он делает сейчас?

Они снова подошли к стеклянному проему, за которым — уже бледнее виднелся отсвет мелочно-розовых и молочно-голубых ламп. Бывший Лошадь пригнулся, припав к глазку.

— Ну, что? — спросил его Пес.

— Наверное, опыт идет к концу. Горят только двенадцать сигнальных огоньков. Остальные потушены.

— Дай-ка, посмотрю тоже.

Пес встал на задние лапы и приложился к глазку. Он увидел знакомую комнату, очень большую, но казавшуюся тесной, словно она была лишь хорошо пригнанным футляром, полную стрекочущих, щелкающих механизмов, упрятанных в закрытые шкафы. Он, конечно, не слышал звуков сквозь тугое пластическое окно, но легко представлял их себе.

Огромный лоб Сапиенса был стянут обручем, соединенным с Главной Машиной. К ней подключались и все шкафы, стенды, все медленно вращающиеся колеса с пробирками.

— Говорят, что это очень опасные опыты, — проронил за его спиной Лошадь. Поэтому мы здесь одни с Жу.

— Да, у него нет разрешения. Он делает все на свой страх и риск.

— Что такое «страх и риск»? Опять из старинной книги? Но если ему опасно, я стукну копытом по окну!

— Ничего не выйдет. Оно не разобьется. Знаешь, — с воодушевлением воскликнул Пес, оборачиваясь, — больше всего я удивляюсь его внутренней силе! Не думай, что и остальные Сапиенсы таковы. Наш Жу — это нечто космическое! Редкое, как сверхновая звезда. Я готов полностью раствориться в его замыслах!

— Не знаю, не знаю… — пробормотал Бывший Лошадь, в забывчивости жуя крупными зубами травинку. — Недавно мы ездили с ним в Большой Круг, платформа шла довольно быстро, свет падал с одной стороны, — ты ведь знаешь этот бледный подземный свет, подкатывающий и убывающий как бы волнами? Лицо Жу стало тоже бледным, струящимся, подобно воде… Словно он нуждался в помощи…

— Ты слишком часто предаешься мечтам. Жу любит повторять: «То, что мешает работе мысли, — тропа, влекущая вниз!» В конце концов все мы вылупились однажды из яйца археоптерикса. Треск скорлупы прозвучал, как взрыв. Но это было давно. Теперь разумное существо должно оттачивать мышление. Его главное назначение — расширять в Галактике сферу разума, чтобы поскорее вырваться на просторы Метагалактики! Только там находится рычаг управления Вселенной, оттуда льются бесконечные потоки нейтрино, невидимый дождь, который омывает нас днем и ночью — и вся толща Земли не может заслонить от него. Но Сапиенсы в конце концов положат на рычаг свою руку. Я верю.

— Жу не доживет.

— Ну и что же? Это сделают другие.

Бывший Лошадь скосил черный выпуклый глаз на молочно светящуюся стену лаборатории: как в ловушке, там были заключены внеземные, галактические силы. Звездами мигали семицветные огоньки на пультах.

— Зачем мне другие, — прошептал он, опуская голову.

Горячее чувство переполнило верное сердце Пса.

— Ах! — воскликнул он восторженно. — Если б можно было умереть ради него! Пусть бы он даже не знал.

— Неужели мы навсегда останемся разъединены? — пробормотал Лошадь после мучительного размышления. — Как же нам очутиться рядом?

Сапиенс медленно водил своими видящими руками по блестящей ровной ленте; диапазон, не воспринимаемый глазами, стал доступен другому органу зрения пальцам. Какие цвета разворачивались веером перед ним сейчас?! Аскетическое лицо одержимого жаждой знаний склонялось над медленно ползущей серой лентой, похожей на мягкий металл. Как велик был перед ним мир! И как он жаждал большего.

Жу был охвачен мечтами в гораздо более обширных пределах, чем его четвероногие друзья. Пес и Лошадь переживали время душевного пробуждения: потребность чувствовать граничила у них еще с инстинктом. В переливчатых лучах весеннего солнца дали терялись, и они видели лишь ближние предметы. Но Сапиенс находился в иной поре: он был дальнозорок и спокойно отстранял привязанности, грозившие нарушить внутреннее равновесие. Жу упрямо продолжал скитания между небом и землей. На родной планете он искал лишь опоры для своих замыслов, стремился быстрее дать форму идеям.