Птенцы «Фламинго»

– Я понимаю, что в таких случаях заказчикам и исполнителям лучше не встречаться, а действовать через посредников. Так сначала мы и хотели поступить. Но, всё же, я уговорила Бориса Михайловича свести меня с вами, Володя. – Фаина говорила почти шёпотом, но все отчётливо слышали каждое её слово. – Встретиться лично я хотела вовсе не потому, что не доверяю ему. Просто я думаю принять окончательное решение сама, повинуясь зову женской, материнской интуиции. Ведь никто лучше не сможет понять, почувствовать мою боль. Мне безразлично, что будет дальше. Если вы выполните мою просьбу, можете потом сдать меня, посадить. Я буду вам должна всю оставшуюся жизнь. Я согласна отправиться в тюрьму, но при этом мне необходимо чувствовать себя победителем. Правда, и в случае неудачного исхода мне нечего делать на воле. Я не имею больше сил бороться.

Мне нечего терять и нечего бояться. И я доверяюсь вам без страха…

Фаина набрала воздух ртом – слёзы всё-таки подступили к горлу.

– Мой отец, Эдуард Саламатов, физик-ядерщик, работал в Обнинске, участвовал в запуске тамошней атомной электростанции. Его молодой коллега, конфетно-красивый и ласково-расчётливый Саркис Адельханян, сделал всё для того, чтобы я поверила в его любовь. Он вёл себя безупречно и до нашей свадьбы, и после. Демонстрировал и ревность, и страсть, и нежность, и робость. С точностью учёного Саркис дозировал все эти чувства, чтобы ни в коем случае не перебрать, не недоиграть… – Фаина чиркнула уже своей позолоченной зажигалкой. – Я училась в Московском университете, потом – в аспирантуре, писала диссертацию, делала карьеру. У меня не было времени ещё и распутывать интриги Адельханяна, заниматься играми в любовь. Я была занята более важными делами. Мне почему-то казалось, что умная, образованная, внешне симпатичная девушка может быть интересна и сама по себе. Что можно полюбить лично её, а не её отца и его связи в научном мире. Папа часто выезжал за границу, брал меня с собой. По советским меркам, мы были элитой. И, разумеется, превратились в объект охоты. Как говорится, где армянин пройдёт…

Фаина постучала сигаретой по пепельнице, стараясь говорить яснее и чётче, но мысли разбегались, и слёзы градом катились по щекам.

– Так получилось, что я отказала всем женихам. А вот Саркису поверила. Он очень эффектно ухаживал, возил меня по ресторанам, дарил корзины роз, стоял передо мной на коленях. И клялся, клялся матерью и кровью, Богом и хлебом, что никогда не оставит меня. Кроме того, отец Саркиса жил в Москве, был заслуженным, уважаемым человеком. На первый взгляд, Саркис ни в чём не нуждался. Он не был тем зятем, который хотел взять. Поэтому папа с мамой против брака не возражали, даже радовались, что я смогу уехать из Обнинска в Москву. Адельханян-старший устроил нам такую свадьбу, что вся столица ходила ходуном. Гостей набралось более трёхсот человек. Подавляющее большинство из них я увидела там впервые. Одно огорчало и меня, и родителей. Во Дворце бракосочетаний я сломала каблук, а у нашего лимузина спустило колесо. Но это быстро отошло на задний план, позабылось до поры. Пять лет у нас не было детей. Эдик родился первого марта восемьдесят восьмого. Сейчас бы ему шёл шестнадцатый год. Но этого никогда не случится.

Фаина страшно нервничала, но не потому, что нарушала закон. Она снова вспомнила своего сына, которого все эти годы чувствовала, видела рядом с собой. Мальчик рос, взрослел, мужал, и Фаина гордилась им. А потом возвращалась к реальности и страдала ещё сильнее, понимая, что на самом деле сына нет. И нет справедливости на свете, потому что тот, кто был повинен в его смерти, сладко пил, жрал, гулял на свободе…

Юлиан невозмутимо записывал беседу на диктофон – главным образом для того, чтобы в случае провала ни Фаина, ни Хило, ни Звягин не смогли отрицать своё участие в обсуждении очень уж щекотливого вопроса. В то же время Юлиан предполагал, что и Борис, и Фаина тоже могут по схожим причинам включить свои диктофоны. Предать, причём на любом этапе операции, мог каждый, поэтому все участники по мере сил запасались компроматом на других и сочиняли алиби для себя.

– Спокойнее, Фаечка, спокойнее, – попросил Хило, поправляя крохотный диктофон в нагрудном кармане пиджака. – Володе интересны не эмоции, а факты. Ты верно сказала – у вас ещё будет время всё обговорить в деталях. Сейчас не стоит вдаваться в подробности.