Птенцы «Фламинго»

– Да, я знаю. – Фаина глубоко дышала, но слёзы всё равно текли по щекам, размазывая тушь, тени, тональный крем. – Но это тоже важно, поверьте! В девяносто первом году Саркис собирался подавать на развод. То, что восемь лет назад казалось ему пределом мечтаний, на глазах теряло цену. Престиж научной работы стремительно падал. После инсульта мой отец вынужден был уйти на пенсию. К тому же, он до самой кончины в девяносто шестом очень плохо говорил. Свёкор уехал в Армению, звал туда сына. Нашёл ему богатую невесту из армянской общины Египта. Мальчик был единственным звеном, соединяющим нас с Саркисом. И я видела, что муж очень жалеет о своей тогдашней настойчивости. Я не знаю, какие условия поставил Саркису отец египетской невесты, и ставил ли он их вообще. В одном нет сомнений – Эдик мешал Саркису начать новую жизнь, стряхнув с рук и ног прах прошлого «совка». Но тогда я даже не могла представить, что нельзя отпустить мальчика с родным отцом на выходные за город. Тем более что насчёт предполагаемой свадьбы Саркиса я узнала позже, когда мы уже развелись. А тогда, сразу после провала путча, Саркис увёз нашего ребёнка на подмосковную дачу, которая была записана на имя свёкра. Там предполагалась небольшая вечеринка – справляли день рождения кого-то из родни Саркиса. Приглашали и меня, но выехать в пятницу вечером у меня не получилось. А потом приболела мама, и я осталась в Москве. За Эдика не волновалась – он ведь с отцом, с родственниками. И вдруг воскресным вечером Саркис ворвался в московскую квартиру весь белый, как бумага. С порога начал говорить что-то про Эдика, про кошмарное несчастье. Про то, что он, Саркис, не хочет больше жить… Я не сразу поняла. Думала, что ребёнок заболел или упал, разбился. Да мало ли что могло случиться на даче! Мелькнула мысль, что Эдик угодил под машину – там шоссе проходит почти у самой калитки. Он непоседа был, настоящий южный человек. Писаный красавец – глаза огромные, кудри кольцами. Несмотря на запреты, частенько выбегал на дорогу или выезжал на велосипеде. Другой вариант – в лесу заблудился и пропал. Один раз еле нашли его грибники. Я успела представить себе всякое, но только не то, что произошло на самом деле…

– Так что же случилось?

В голосе Звягина наконец-то прозвучала тёплая, сочувственная нотка. И в этот момент Фаина поняла, что профи примет её заказ к исполнению. Уже не сомневались в благоприятном исходе переговоров и Хило с Юлианом.

– Эдик был ещё жив, когда я примчалась в перевязочную районной больницы. Его туда доставили прямо с садового участка. Я не помню, как доехала из Москвы, как бежала вверх по лестнице, по коридору. За окнами была темнота, и на белых простынях, на салфетках – кровь сына. Моя кровь! Эдинька умер у меня на руках от огнестрельного ранения в грудь. Следствие пришло к выводу, что трёхлетний мальчик застрелился сам. Разумеется, не намеренно, а случайно. Я не ходила на допросы, не читала уголовное дело. Разрывалась между двумя больницами, где лежали мои родители, потрясённые случившимся. Это ведь был их единственный, долгожданный, обожаемый внук! Я пыталась узнать правду у мужа, но он стал выкручиваться, юлить, избегать встреч со мной. Тогда я думала, что он просто струсил. После заподозрила Саркиса в куда более худшем. Он ведь в последнее время воспринимал Эдика как обузу, ошибку молодости. И, вероятно, решил её исправить. В противном случае Саркис не так отреагировал бы на тот выстрел! Не так! Я сказала мужу, что прекрасно понимаю, почему он умалчивает о самом главном, думает о чём-то кроме горя и воздаяния. Саркис отвёл глаза, потом вышел из квартиры – навсегда. И уехал из Москвы, а куда – не сказал. После этого надолго пропал. А я кинулась в прокуратуру, которая возбудила, но вскоре закрыла дело о гибели Эдика. Прочесть материалы мне не дали. Я поняла, что и мой муж, и милиционеры кого-то покрывают. Прокуратура тоже была в кулаке у господина, тогда ещё товарища Хуторова. Это тот человек, о котором я хочу поговорить с вами. Зовут его Вениамин Георгиевич. Очень хотела бы сказать «звал», но пока не могу. Я прошу вас подарить мне это право. Право говорить о Хуторове в прошедшем времени… Разумеется, я всё равно не прощу его и ничего не забуду. Но, просыпаясь по утрам в тоске и слезах, вспомню, что отомстила. Все эти двенадцать лет мне снится, как я бегу по коридору райбольницы, за окном – ночь, а на руках у меня – Эдик! Глазки его открыты, ресницы мелко дрожат, а изо рта – кровь! Молочные зубки и красные пузыри – вместе это так ужасно! Володя, я не постою за ценой. Все эти годы я представляла Хуторова в гробу. Он сломал мою жизнь и даже не заметил этого. Чтобы покарать его, я встала бы из могилы.

– Каким образом он убил мальчика?

Звягин говорил внешне спокойно, но углы его рта дёргались, и щёку он прижимал ладонью.