Птичьи права

Кипарис на бугорке,
Бабка с баночкой в руке,
Над горой гора темнеет,
Как вельможа в парике.

Хлещет серая волна,
Ближе к вечеру видна
Дорогого золотого
Банка кислого вина.

Лает, выспавшись, кобель,
На апрельскую капель,
Звуки, тая, улетают
Далеко, на Коктебель.

Пахнет мокрой дерезой
И разгромленной грозой,
Штормом вынесло копейку
И колечко с бирюзой.

Месяц, круглый, как зевок,
Вышел — только и всего.
Не подумаешь, не скажешь,
Не попишешь ничего.

АРКАДИЯ

Ветер споткнулся, и на бегу
Канул в бурьян и дрок.
Пьяный проспался на берегу
И на рассвете продрог.

Воздух зеленый, словно лед,
Спят еще все слова.
Море молчит, птичка поет,
И не болит голова.

На каждой травинке оранжевый свет
И голубая тень.
Солнышко бросило горсть конфет —
Радостно сироте.

«Под сенью рябиновых ягод…»

Под сенью рябиновых ягод
Совсем почернели дома.
Да будет осенняя слякоть,
И серый промозглый туман.

В конце октября, в догоранье
Румяного бабьего дня,
Душа замирает на грани
Холодной воды и огня.

Сквозь желтую банную вьюгу,
Пугливо моргая, крепясь,
Она обращается к югу,
И тянет тепло про запас.

И не потому ли в кромешной
Пучине, без вех и границ,
Мелькают легко и неспешно
Чешуйки серебряных лиц.

А шарканье, топот и говор,
И длинный протяжный зевок,
Есть эхо чего-то другого,
Молчанья, скорее всего.

БЕЗ НАЗВАНИЯ