Птичья Песня

В новом здании тюрьмы, похожем на большой упорядоченный муравейник, нас снова зарегистрировали и поместили в общую камеру больше предыдущей, которая уже была населена не менее чем тремя десятками женщин разных возрастов. Старуха, растолкав всех острыми локтями, первой подбежала к куче покрывал, схватила одно и пристроилась у стены. Все углы были заняты, и мне пришлось ютиться у туалетной стенки. Похоже, в новом здании была нормальная канализация, и запах стоял не такой ужасный, как в старом, но я была даже рада собачьему духу покрывала.

Лампу под потолком выключили, в окно светил уличный фонарь. Я накрылась с головой и закрыла глаза. Сидеть на жестком полу было неудобно, я никак не могла устроиться. В голове проносились кадрами сегодняшние события, обрывки фраз, лица и имена, перемешанные с картинками из «Учения о всяких тварях неразумных». Птица с руками бежала за мной на длинных аистовых ногах, чтобы надеть наручники, а медведь с лицом полицейского светил фонариком в лицо румяной продавщице яблок. Я проваливалась в мешанину образов и резко просыпалась от того, что кто-то храпел. Только я задремала в очередной раз, как кто-то схватил меня сзади за шею, зажал рот рукой и прошептал:

– Тихо, тихо, девочка, не шуми.

Меня окутал приторный запах дешевых духов. Тут же второй человек сел мне на ноги. Это была одна из тех ярко накрашенных женщин из камеры в старой тюрьме. Я схватилась за локоть, зажимавший мою шею, вывернулась и пнула наугад, попав ногой во что-то мягкое. Раздался приглушенный вздох. Шею сдавило сильнее, и я захрипела, втягивая воздух.

– Тихо, говорю же, – зашептал голос в самое ухо.

Я замерла. Вторая женщина вывернула мои карманы, ощупала одежду, проверила, нет ли у меня цепочки на шее, колец или сережек, и разочарованно прошептала:

– Говорила же, ничего.

Оглянувшись, она добавила:

– Смотри, какие тапки! Может, поменяться?

Вторая женщина шикнула на нее:

– Заткнись, Тун, потом еще с господином объясняться! – и тут же шепнула мне в ухо: – Ну извини, подружка, не держи зла. Мы уже уходим.

Два силуэта отошли и сели у стенки. Одна из женщин тихо смеялась, а вторая пыталась закрыть ей рот рукой. Храп затих, кто-то проворчал, перебросился парой фраз с соседкой. Меня трясло, словно я вышла из воды на ледяной ветер, а сердце колотилось так, как будто перед этим я плыла наперегонки со стаей акул. Ну что, едко спрашивал злой голос в голове, тут лучше, чем у колдуна? Скучно было жить в отдельной комнате и гулять по прилизанному старому городу. Зато теперь как весело, делить тюремную камеру с проститутками и попрошайками! А это прекрасное вонючее, пропитанное потом сотни заключенных покрывало!.. Сидела бы тихо и дожидалась, пока окончательно надоешь колдуну, попросила бы Робина помочь. Теперь неизвестно, когда за тобой кто-то придет.

Я снова заплакала. Как Робин узнает, что я здесь, если у меня только номер? Может, нарушить условие игры и назвать свое имя? И что тогда, они вызовут колдуна в тюрьму? Или отправят ему по почте письмо, которое будет лежать в ящике, пока не сгниет?

Утром привезли огромную кастрюлю. Все по очереди, не толкаясь, подходили к открывшемуся в решетке отверстию и получали от жизнерадостного человека в сером фартуке миску, в которой посреди серой каши с комками торчал кусок хлеба.

Комки в каше оказались картошкой. Каша была пересолена, картошка не доварилась. Если что, мрачно думала я, можно будет устроиться кухаркой в тюрьму и разнообразить рацион заключенных чем-нибудь горелым. Голова была тяжелая, заполненная мутным варевом вчерашних мыслей. Я выудила хлеб и жевала его. Подошла вонючая старуха и робко спросила, буду ли я доедать. Я протянула ей миску, а она щедрой рукой отломила мне половину своего хлеба. Скоро вернулся человек в фартуке и собрал миски в пустую кастрюлю.

– Тео и Тун! – прокричал полицейский. – На выход! За вас внесли залог.

– Я же говорила! – радостно воскликнула одна из женщин и побежала к выходу.

При свете дня обе они выглядели гораздо менее привлекательно, чем вечером. Хоть они вели себя, как девчонки, обеим было за тридцать, да и ночь в камере не прибавляет красоты. Я расчесала волосы пальцами, помассировала виски.

– Пять-девять-одинадцать!

Я вскочила, сбросив покрывало. Ну скажите же мне, что вы решили, что ночи в камере достаточно за одно украденное яблоко! Я вышла к вчерашнему длинноногому румяному полицейскому.

– Не надумала говорить? – спросил он, надевая наручники. – Нет? С господином начальником полиции сразу передумаешь!

Светлые коридоры и лестницы привели нас к служебным помещениям. Мимо проходили полицейские, за дверями кто-то недовольно кричал, плакал, монотонно бубнил, переругивался. Мы остановились у двери с золотой табличкой. Полицейский постучал, в ответ донеслось приглушенное: «Заходите». Полицейский открыл дверь.

– Живее, – прикрикнул он и подтолкнул меня в плечо.