Птичий человек и другие рассказы

Мне, наверное, скажут: «Стоило ли тогда сбегать от него?» Но сладость мести не может быть опровергнута доводами разума…

2016

ОКНО

— И давно это у вас, — спросил Марков бесцветным голосом, не выражающим никакого сочувствия, и поглядел в открытое окно.

Ждал он, что ли, кого-то?

— Да нет, не очень, — ответил Семен, запинаясь, — вот с тех пор, как…

— А часто ли повторяется, — поинтересовался Марков и интеллигентно зевнул, прикрывая рот ладонью.

— По-разному бывает, — сказал Семен, — иногда целый месяц ничего нет. А иногда — просто каждый день. Вот как выйду на улицу, услышу, как листья шуршат, тут же как будто из листвы раздаются их голоса: «Сеня, Сеня!». Меня, значит, зовут — отец и мать, и другие родственники тоже. Те, которые умерли. Что бы это значило, доктор? Это — шизофрения?

— Нет, Семен Евгеньич, не торопитесь так. Скорее всего, нет. Просто измененное состояние психики. Временное. Остальные-то тесты у вас все приличные. Да и не похожи вы на шизофреника. Уж поверьте моему опыту!

— Ох, спасибо, доктор…

— Кстати, что там у нас с наследственностью? — осведомился Марков, снова поглядев в окно. — Были какие-то отклонения, случаи или что-то такое?

— Ну вот, разве что, прадед мой… Он перед смертью сошел с ума совершенно. Его держали в железной клетке для буйных… а он, значит, требовал, чтоб ему принесли портрет Сталина…

— Надо же, — сказал Марков, — просто так требовал или для чего-то?

Семен задумался — говорить или не говорить, но ответил:

— Чтобы подтереться.

— А, — сказал Марков. — И вы уверены, что он был сумасшедший?

— Как вам сказать… Раньше был уверен. Теперь вот не уверен…

— Интересная у вас наследственность, — отозвался Марков, глядя в открытое окно. — Кстати, позвольте вас спросить: а сейчас вы слышите эти самые голоса?

— Да, сейчас снова слышу…

— Надо же, — сказал Марков. — Я тоже.

2016

РАЗОЧАРОВАНИЕ

— Если уж говорить о разочаровании, — сказал Валерий Евгеньич, откусывая кончик сигары специальными щипчиками, — то такого разочарования, как я, не испытал еще никто! Я встретил спустя сорок лет девочку, в которую был влюблен до умопомрачения, когда еще сам был ребенком…

— Ну, положим, спустя сорок лет она уже перестала быть девочкой, — ехидно заметил Леонид Витальич, едва прикасаясь губами к рюмке.

— Естественно… Но каково же было разочарование! Толстые ноги, всякие обвислости в разных местах, а волосы — про волосы я вообще не говорю! И полное отсутствие какого-либо ухода за собой! Это женское преступление — так пренебрегать своей внешностью… И должен вам сказать, что самое грустное было впереди. Воспоминание о моей детской влюбленности стерлось, исчезло! У меня как будто украли часть моей прежней жизни, причем самую, как бы вам сказать, самую…

— Да, действительно, впечатляет! — задумчиво пробормотали Леонид Витальич и Петр Иваныч.

Наступила непродолжительная пауза, наполненная смутным шепотом дождя и ветра за окнами веранды.

— И все-таки, — прервал общее молчание Леонид Витальич,

— и все-таки, я должен вам сказать, что то разочарование, о котором нам поведал Валерий, — это еще не настоящее разочарование!

— Как?! — ахнули Валерий Евгеньич и Петр Иваныч.

— А вот так! Разочарование, боль от которого проходит за день, два, за неделю — это пустяки. Настоящее разочарование остается с тобой на всю жизнь. И это, доложу я вам, господа, — разочарование в самом себе!

— Тебе ли это говорить! — возмутился Валерий Евгеньич. — Ты, можно сказать, из всех нас… наиболее… Общепризнано, что ты… И вообще…

— Нет, Валерий, — с грустью отозвался Леонид Витальич, — дело совершенно не в этом. Не имеет значения, что я и то, и се, и пятое-десятое… Когда-то я должен был совершить один поступок, долго готовился к нему, а когда пришло время… не смог… И не могу этого себе простить. Я должен был преодолеть инстинкт самосохранения! И оттого, что не смог, разочаровался в себе. Понимаете?

Наступило всеобщее молчание, никто не стал требовать от Леонида Витальича разъяснений.

— Да, Леня, — вымолвил, наконец, Валерий Евгеньич, — признаю, хоть это и мне и обидно, но твое разочарование, так сказать, более значительно, чем мое… Похоже, у тебя все шансы выиграть… Не думаю, что Петька сумеет тебя переплюнуть!

Дождь к этому времени уже прекратился, и ворона, сидевшая на заборе, трижды каркнула, как бы подтверждая правоту слов Валерия Евгеньича.

— Ну что, Петя, чем ты нас порадуешь? — обратились Валерий Евгеньич и Леонид Витальич к Петру Иванычу.

— Эх, господа, — раздался в ответ надтреснутый голос, — что-то вы мелочитесь. Не мыслите глобально. Любовные какие-то воспоминания дурацкие вас угнетают. Инстинкты какие-то зачем-то преодолеваете. Вы только подумайте — мы все живем, непонятно зачем. Пройдет не так уж много времени, и не останется ничего. Ни нас с вами, ни вороны вот этой, ни забора, ни дождя, ни людей вообще, исчезнет всякая жизнь — разумная и неразумная. Разве не это — главное разочарование, а? Разве это нам обещали в детстве, господа?