Сорока выпорхнула из машины и побежала к входу в здание по протоптанной тропинке. Щегол с Чижом направились следом за ней. Она бежала так быстро, что Щеглу стало не по себе. Он хотел окликнуть Сороку, чтобы она объяснила, что происходит, но быстро отогнал эту мысль прочь. Сейчас она не стала бы попусту тратить время, а значит, приехали они сюда не просто так. Поднявшись на второй этаж здания, в котором уже вовсю сыпались кирпичи и разваливались стены, Сорока метнулась к спальному мешку, на котором лежала Ласточка. Ее руки были привязаны шпагатом к железной трубе, и от попыток выбраться на запястьях уже остались красные следы. Ласточка стерла себе всю кожу, и места соприкосновения с веревкой уже начинали кровоточить. Она подняла взгляд, словно напуганное животное, что, несмотря на свой страх, было готово вцепиться в горло каждому, кто помешает.
— Он ушел! Он оставил меня! — ее плечи дрожали, а голос срывался на крик. — Он собрался умереть и связал меня, чтобы я не мешала.
Сорока одним движением перерезала веревку, а после прильнула к Ласточке, хватаясь за ее плечи и уткнувшись носом в шею. Ласточка изумленно замерла, боясь, что все это бред или галлюцинации, и на самом деле никто не пришел за ней. Но когда горячие слезы обожгли ее шею, а тонкие пальцы Сороки оставили следы на коже под курткой, то сомнений в том, что этот сон реален, не осталось. Ласточка дрожащими пальцами провела по спине Сороки, а после также сильно прижала ее к себе. Колючая и резкая Сорока наконец-то стала такой, какой Ласточка помнила ее в первые дни жизни вместе. Она любила обниматься, любила прижаться к ней перед сном, чтобы согреться, а еще любила долго разговаривать. Одной яркой вспышкой Ласточку лишили этой части Сороки, а сейчас заново одарили этой радостью жизни.
— Прости меня, — Сорока шептала в ее шею. — Умоляю, прости меня за все. Я так виновата перед тобой.
Ласточка отстранилась от Сороки, обхватила ее лицо руками, а затем едва заметно улыбнулась. Принимая все ножи от Сороки, Ласточка молча зализывала раны, не переставая любить девочку, что однажды согласилась оберегать. Взвалив эту ношу на свои плечи, она не представляла, что это будет ей не по силам. Сорока и Сокол полосовали Ласточку со всех сторон, выжидая, когда же подтвердятся их гипотезы об отсутствии любви. Она любила их обоих и ненавидела себя, что они дошли до грани.
— Я тебя ни в чем не виню. Помнишь, я говорила, что всегда буду любить тебя? — она погладила светлые волосы Сороки. — За все это время ничего не изменилось.
— Мы знаем, где Сокол, — Сорока смахнула слезы с глаз. — Мы спасем его.
— Площадь Жукова, — Щегол подошел и помог Ласточке подняться.
Ласточка задержала взгляд на Щегле так, словно хотела что-то сказать, но не решалась. Этот взгляд Щегол успел изучить вдоль и поперек за время их общих тренировок. И сейчас Ласточка снова была в сомнениях.
— Щегол, — она подошла чуть ближе и положила руку ему на плечо. — Спасибо, что не сбежал. И еще… — Ласточка вздохнула. — Ты не повязан с нами кровью. Я не убийца, а ты не несешь бремя за смерть человека. Но знай, твою семью он больше не потревожит.
— Но как? Почему? — Щегол распахнул глаза, а с души будто рухнул камень.
— Какая разница.
Смерть Анисимого, о которой просил Щегол в самом начале, до сих пор стояла в горле камнем и мешала размышлять о черном и белом. Как можно отстаивать свои принципы, если своими руками подвел убийц к виновнику. Честность Ласточки облегчила будущие дни, и совесть Щегла осталась чиста даже перед самим собой. Времени больше не было, и поэтому Щегол взял под руки Сороку и Ласточку и повел их к машине Чижа. Пусть она расскажет подробности, если захочет, но когда рядом с ней будет стоять Сокол. Пусть больше никогда не посмотрит на него. Но Щегол будет знать, что сделал все, что смог.