Птичий глаз

«…Убаюкана музыкой страшной,

что ты хочешь увидеть во сне?

Ты уснула, а в комнате нашей

пустота отразилась в окне. Смерть на цыпочках ходит за мною,

окровавленный бант теребя.

И рыдает за страшной стеною

тот, кому я оставлю тебя…»

За стеной. Борис Рыжий.

Вот бы это время длилось вечность. Вот бы эта минута растянулась на годы. Тишина заволокла собой коридоры и так и манила прислушаться к себе. Вслушаться бы в эту тишину и позволить ей слиться с тобой в одно единое целое. Тишина успокаивала и убаюкивала буйную натуру. Она притупляла гнев и возвеличивала мирную благодать. Казалось, в этой тишине без шуток может появиться совершенно новая, иная мысль, ранее не знакомая Скворцу. Но, увы, он был слишком погружен в наслаждение этими молчаливыми звуками и желание слиться в такое же безмятежное спокойствие.

— О чем задумался? — Соловушка подошла сзади и приобняла Скворца за плечи.

— Как быстро прошло время, — он положил свою ладонь на нее руку и поднял голову к звездному небу.

В один из этих теплых весенних вечеров Скворцу исполнилось восемнадцать лет. Приют, что подарил ему Филин шесть лет назад, усмирил его нрав, лишь его детскую, инфантильную часть. Скворец стал мужественнее и сильнее не только физически, но и морально. Далекий разговор с Филином три года назад сыграл с ним злую шутку, и с того времени он устремлял всю свою энергию и злость на тренировки. В своем мастерстве он теперь спокойно мог посоперничать с Филином. Грубость в борьбе и бесстрастие в доме передались ему от наставника. Скворец все больше становился похожим на мужчину и в какой-то момент начал по-настоящему считать его своим отцом, что подарил ему не только кров, но и жизнь. В какой-то степени Филин и правда подарил ему жизнь. Кто знает, что случилось бы с мальчишкой, который в двенадцать лет сбежал из детского дома. Даже если бы ему удалось выжить, то судьба воришки или скитальца была ему обеспечена. Теперь же у Скворца появилась цель. Она была столь же прозрачна и далека, как и мысль о ее достижении. Единственное, что он знал, это то, что хочет стать сильнее, чем сейчас.

— Твое сердце так бьется, — Соловушка прижала руки к его груди. — Что тебя тревожит?

— Кошмар приснился, — он мягко улыбнулся. — Спой мне колыбельную.

Соловушка прислонила голову к груди Скворца и тихо запела незнакомую песню. Ее голос звучал не так звонко, как под гитару Филина, но от этого он не был менее мелодичным. Параллельно ее пению возбужденное состояние Скворца постепенно приходило в норму. Она гладила его небольшой ладонью по плечам, будто намеревалась убаюкать, словно непослушного ребенка.

— Скрип половиц за упокой, лишь время сквозь щели сочиться луной, — она подняла голову и встретилась взглядом со Скворцом. — Лиц не видно, виден лишь дым за искрами папирос.

— Давай завтра прогуляемся по лесополосе? Сбежим, чтобы никто не узнал, — чуть слышно зашептал Скворец, прерывая пение любимого голоса.

— Зачем? — она едва заметно улыбнулась глазами. — Если отец увидит, что мы ушли без спроса, будет ругаться.

— Я скажу, что украл тебя и утащил за собой, — Скворец пригнулся и взглянул на девушку снизу вверх.

— А Дрозд?

— А у Дрозда завтра физика, — он взял ее за руку и понес ее к своим губам. — На деревьях появляются первые листья, и природа оживает. Ну же, давай убежим! Только представь, мы сможем вдвоем послушать пение птиц и побыть наедине.

— Хорошо, завтра убежим, — Соловушка расплылась в улыбке. — А сейчас давай вернемся в комнату, а то прохладно уже.